Марк Фейгин о мобилизации в Украине, ссоре с Шарием и Арестовичем, уголовке и войнах / А поговорить

ruticker 02.03.2025 12:34:32

Текст распознан YouScriptor с канала А поговорить?

распознано с видео на ютубе сервисом YouScriptor.com, читайте дальше по ссылке Марк Фейгин о мобилизации в Украине, ссоре с Шарием и Арестовичем, уголовке и войнах / А поговорить

Я не могу спросить про людей, которые меня уж напугали. А других я не знаю, как пугают. Значит, у вас есть охрана по вашему желанию? Она возникла не совсем они сами. В общем, пришли, сказали, что у них какая-то есть информация, что может угрожать опасность. Вот так. **По уголовной статье** за распространение недостоверной информации о российской армии разыскивается российский блогер с проукраинской позиции, политик, депутат Госдумы первого созыва, политический адвокат, защищавший в суде участниц "Пуси Райот", украинскую летчицу Надежду Савченко и других. Он побывал на трех войнах: в Боснии и Герцеговине в качестве солдата, в Чечне в качестве депутата-переговорщика, в Украине в качестве блогера, признан в России иноагентом. — Это государственная охрана? — Да, да, естественно. Можем говорить от какой страны? — От Франции, французская республика. Но там, где я бываю в разных местах в Европе, могут присоединяться и сотрудники, например, берлинской полиции и так далее. То есть французское правительство вышло на вас и говорит, что вам угрожает опасность по нашей разведке или как? — Да, какие-то у них есть, они мне не говорят. Ну, есть публичные какие-то угрозы, о которых мы знаем, которые там от разных лиц из России публично озвучивали, от Кадырова и так далее. Но я думаю, есть какая-то оперативная информация. Я подозреваю, это связано с тем, что французские власти не хотят на себя брать какую-то ответственность за российского гражданина. Или действительно, я не знаю, ваш политический вес уже на уровне Навального. Если тут охрана как у Навального в Германии, наверное, как я предполагаю, нежелательно было бы, если бы что-то со мной случилось на территории Французской республики. Это реальность. Может быть, не исключаю, что любые попытки какого-то посягательства на меня интересны и французским властям, чтобы выяснить, что происходит, кто занимается такими подобными вещами противозаконными. — Хотите убить? — Что-то такое. Кто вам помогает? — Письменно отказаться? — Да, я беру на себя тогда ответственность за всё, что со мной произойдёт. Если вы летите в командировку в другую страну, как мы сейчас в Германии, то они передают это, они вместе со мной едут. Вообще, образ жизни, который я веду, он далеко не для всех. Есть кое-кто, я знаю, отношения некоторых ещё людей, где обеспечивается охрана. Я знаю, и для этого есть тоже основание. — То есть вы не самый важный человек? — Я так не думаю. Нет, нет, я бы себя не ставил. Потому что Алексей Навальный — это номер один политик и оппозиционер, который представлял, как мне кажется, политическую там не другую, но угрозу. Я всё-таки вторичен в этом смысле абсолютно. Я не думаю, что это сопоставимо. **Переход на украинскую землю.** Прямо сейчас идут бои. Я в центре Часов Яра, это в нескольких километрах от Бахмута. Как я уже и раньше говорил, российские войска пытаются взять Бахмут, продвинулись достаточно далеко и собираются тоже самое с городом Часов Яр. — Вы ездили в Украину раз за эти года? Что можете сказать, что вы видели? — Я ездил целенаправленно на фронт. То есть я, конечно, был и в Киеве, я проехал и восток, и юг Украины, то есть вдоль линии фронта. Первый раз я был в ходе боёв, очень тяжёлых, в районе Бахмута. Я был в Часовом Яре, это километра два от Бахмута, и когда там ещё Пригожин был. Да, да, да, это всё было в начале мая. Благодаря этой поездке я побывал и объехал весь Донбасс, Харьковскую область, часть. — Вы на машине когда едете? — Я останавливался много-много раз вдоль города границы Донецкой и Харьковской области под контроль Киева. Я проехал. Я, кстати, убедился, что Донбасс — очень красивое место. У меня такие представления: горняки, шахтёры, терриконы, что-то ещё. А это удивительно, красоты невероятные, холмы какие-то, леса. Я много где побывал, я под 100 стран мира проехал, могу о ЧМ судить. Вы туда едете с какой целью? Если ты рассказываешь о войне и ты там не побывал, ну это выглядит, знаете, как диванная экспертиза, такая несолидная. Поэтому в первую очередь я хочу доказать, что нет, в моих словах есть вес. Смотрите, я там побывал, я это видел. Человек, который бывает в зоне конфликта, он любопытен. Я же никогда не был в тех местах, а тут ещё и война, масштабная для Европы, очень масштабная война. Так что в этом смысле я веду некий дневник этой войны. Я фактически проехал всю линию фронта. Во вторую поездку я побывал от Пинска до Херсона, кроме Авдеевки. Я проехал все важнейшие урон. В Орехове я был, там совсем рядом позиции. Просто нет необходимости ехать на позицию зачастую, потому что запрещено снимать. Что толку? Есть, сами побываете. Я побывал кое-где, да, но снимать запрещено, это военная цензура. Оно обязательно, это очевидно, чтобы не погибли люди из-за этого опрометчивых съёмок. Поэтому я и не снимаю там никогда. Мы только материал делаем с разрешённых объектов. — Вы туда въезжаете, просите разрешения? — Вы официально запрашиваете визу, как это происходит? Всё очень просто. Я, как российский гражданин, но имеющий документ соответствующего беженца, я прохожу все процедуры, которые должен проходить российский гражданин. Во-первых, вы должны получить аккредитацию. Я её получил. Мне её достаточно, пострадали её далеко не всем дают. А аккредитация как блогер, как журналист. — Человек, который аккредитован при Министерстве обороны? — Да, соответственно, при главкомате. Во-вторых, вы должны получить визу. Я получал визу и проходил проверки, как я понимаю, заочно во всех ведомствах. И, конечно, для российских граждан это особая процедура. То есть фактически в российский паспорт визы не ставят. То есть российский человек ехать обычный не может, только определённые, которые, ну как бы, в общем, в ком нет сомнений, что это люди агенты российских спецслужб сомнительной репутации. Что такое это имеет значение? Здесь за спиной у меня Днепр, Херсон. Если вы видите берег Днепра, он простреливает непосредственно до позиции российских 4 км максимум. Вы сами, извольте, хотите через месяц поехать или вам звонят, говорят, нет, нет, а потом понимаете, невозможно подрассчитать. — А как вы рассчитываете? — Вот я приезжаю, ситуация на фронте меняется каждые, там, не знаю, полдня. Например, в Авдеевку я не попал, потому что очень было тяжело. В тот момент были обстрелы просто колоссальные, и они не решались. Они говорят: "Ну а если вдруг тебя прибьют, скажет, что там мы виноваты". То есть тоже как-то ответственность брать. — Ну и берегут, кстати. — Вы не можете на линию фронта попасть без пресс-офицера. У каждого участка фронта, у каждого фронта есть свои полномочные лица от Минобороны, это пресс-офицеры. Они вас сопровождают прямо на линии фронта. — Вы можете доехать? — Да, в первый и второй раз у меня была там охрана из военнослужащих, небольшая охрана, но тем не менее экстраординарного. Но вы можете в этих условиях общаться только с украинской стороной. — Не очевидно совершенно, что в этой ситуации. — Во-первых, Россия ни с кем не общается. Никого она только своих подводит к линии фронта, кто пропагандисты ездят, может быть, из каких-то иностранных каналов, из Китая. То есть разница очевидная. Дело даже не в том, что я пристрастный человек, я против Путина и против войны, поэтому я могу оказаться только на украинской стороне. Это понятно. Но Россия, в принципе, страна такая, и руководство политическое такое, что оно со свободной информацией не работает. А как, если бы это было, может, войны бы не было? — Что вас испугало в эти две поездки? — Личные страхи — это же такая вещь, понимаете? Ну, что-то рядом разрывается, у вас там внутренне что-то сжимается. Но это такое физическое ощущение, то есть все люди этим страдают. А в принципе, так вот сильно я даже в госпитале был, там видел раненых. Ну что делать? Война — война. Я так как-то вот уже послал. Надо сказать, я как-то не то чтобы нечувствительный человек, но просто воспринимаешь это как меняющиеся кадры, такие хроники. Но какие-то вещи действительно очень пронзительные. Например, вот кладбище в Изюме в Харьковской области, где просто убивали таких родственников АТОшников. Там, по-моему, 800 захоронений. Их как только российские оккупационные войска вышли, а приехали следователи и иностранные криминалисты. — Понимаете? — Вот ты всё время это примеряешь на жизнь обывателя в России, потому что, ну как бы для него это где-то там далеко, где-то совсем далеко. Он даже не озабочен, не сочувствует. Не только украинцам, он не сочувствует русским, не сочувствует. — Что сильно? — Новый Волжанке или Белгороду сочувствует, когда там погибают люди. Да, ну эмпатии лишены полностью. Удивительно, не то что эти знания меня за это, собственно, и преследуют за геноцид в Буче. Они так написали в бумажках по статье 2073. Но это сейчас такая рахо статья за распространение недостоверной информации о российской армии. Ну, Бог с ним, это-то они своё дело делают. А понимаете, реакции нет. Нет реакций. Вот казалось бы, славяне режут славян. Зачем они это делают? Зачем они туда приехали? К чему это всё? Что это должно дать? — Вообще удивительно. — Поразительно. Когда в XX веке люди заняты вот резкой, понимаете, что вас поразило тогда? Удивила. — Ну, чаще, понимаете, разговор, общение. — Потому что это солдаты, офицеры, с которыми ты встречаешься, большая часть все на русском разговаривают. Кстати, тоже удивительная вещь. — Не, ну в армии, в украинской, по разным оценкам, от 50 до 60% говорят на русском языке. Сложно сказать, пони, то из ни, ру, кто украинец, там фамилии не определишь. И с другой стороны, почитайте списки фамилий, они все какие-то украинские. — Ну, на восприятие. — А что там сильно отличается один от другого? Криво, Дорошенко, у них фамилии одинаковые. Налицо, знаете, сильно русского от украинца не отличишь. Вот, а по разговору, по его, вот что происходит, потому как оно, свободу, что не свободу, как жить, благополучие. Что такое сильно отличается. То есть украинец, он европейский, с тобой спокойно там о каких-то вещах разговаривает, связанных там с Европой. — А вот у меня там жена в Европе, там вот она где-то живёт, где-нибудь, не знаю, в Амстердаме с ребёнком или где-нибудь в Ганновере, там она, потому что была вынуждена уехать. То есть 9 миллионов выехало. — Ну, представляете, где-нибудь какой-нибудь оренбуржец, который осознаёт, за рассказывать можете такое преть. — А вот украинцы могут так начать разговаривать, как выборы, что-то не так. — Ну как это уже другой человек? — Ну вот смотрите, судите, вот северные корейцы и южные корейцы. Ну вот часто сравнивают, потому что, казалось бы, они же абсолютно один, одно культу, код был такой там соро пся. Когда война началась, чем они отличались? Видите, они даже морфологически, генетически уже отличались. Эти вот такие, а эти высокие. Это как? Вот солдат показывает. — Ну понятно, не доедают там ещё что-то, но они уже меняются, нация другая. Вот видимо, нечто подобное же произошло и между русскими и украинцами. — Насколько мобилизация там сейчас повлияла на людей? — Мобилизация — вопрос болезненный, он везде и всегда болезненный. Мне кажется, что это преувеличенная такая оценка. — Что значит люди? — Там прям все поголовно уклоняются от мобилизации, не хотят воевать. Вот какая-то часть, безусловно, сложно её оценить в процентах. Действительно, не в состоянии, не чувствует себя сил отправиться на войну. Причём далеко же не все идут на передовую и там штурмовых подразделениях. Да, речь идёт о тех, что ло обеспечение и так далее. Я нахожусь на передовой, но безусловно, мобилизация, вот ожидаемая мобилизация пятитысячная. Пока ещё дискуссия продолжается внутри украинского политкума по поводу неё. Она сильно влияет. — Украинский резерв не так велик. — Я имею в виду людской, потому что всё-таки Россия больше, это 3 с по ра больше страна. Поэтому очень чувствительно это вопрос. — Чувствительный, но во всяком случае, вот предстоящую в 500.000 Украина проведёт. Она этот резерв ищет. Дальше будет гораздо хуже, намного хуже. Но люди, как бы, я не знаю, есть ли те, кто не идёт, соглашается идти в тюрьму, но не на войну. Там, наверное, такие случаи есть, но они не массовые, вообще не массовые. — Ну, мы видим, там люди пытаются выехать из Украины, мужскому населению. — Спрашивают за на выз. Тем не менее, есть безусловно, есть люди, которые не хотят воевать, им страшно, они по каким-то своим причинам не желают отправляться на фронт, мобилизовать и так далее. Конечно, есть в отличие от российской мобилизации. Вот, ну как вот, во-первых, в чём разница? Во-первых, материальная. В России эксплуатируют вот эти деньги. Да, всё-таки украинцы тоже платят деньги, но это не главное, так сказать, мотив, побуждающий человека мобилизовать, отправляться на фронт. — Сумма, знаете, она больше средней заработной платы. — Конечно, это сравнимо с деньгами, которые платят в России. Да, да, это сопоставимо в пределах 100-120 до 200.000. Россия платит рублей. — Ну, понимаете, курс меняется, но да, это, ну что, 2000 долларов, ну 2500 долларов. — Я думаю, да, это состо. Но это деньги, которые Запад даёт. Вот на эти деньги семь живут, этих мобилизованных военнослужащих и так далее. Там нет уголовников. То есть Украина, несмотря даже на такое тяжёлое положение, не прибегает к тому, чтобы лиц осуждённых привлечь к войне. Видите, как Залужный высказался, главком, да, что никогда. То есть это не такая вещь, что на войну отправляют как на смерть, на каторгу, там как наказание. Всё-таки она должна оставаться долгом, долгом для защиты Родины. Вот такой мотивации должна. В России главное — это переработка живого материала в неживой. То есть совершенно не считаться с... — С отбирает. — Нет, ну как думаете, какой сегодня процент у мирного населения людей, которые бы уже давно хотели подписать просто мирный договор, отдать там территории, которые сейчас заняты, оккупированы? — Вы знаете, такой процент есть, но он незначительный, это факт. Иначе бы их голоса были слышны. — Как вы думаете, что именно так и закончится эта война, и Россия объявит, что она всего добилась, чего хотела, и должна Украина с этим согласиться? — Понимаете, а можно объявить хоть завтра. А что дальше? На фронте бои не прекратятся. Москва это осознаёт. Москва бы удовлетворила как промежуточным финалом тем, что она достигла, но не тем, что 80% контролируем официальным Киевом территория Украины и её суверенитет стали бы частью западного ареала. — Ушли бы на запад с этим. — Москва не согласится, потому что зачем всё затевалось? Затевалось не для того, чтобы 20% откусить, а чтобы не было Украины как суверенного государства, как части Запада. Если вы даже оставите за собой, как он говорил, бассейн Азовского моря, никому не удалось добиться сделать его внутренним морем. А я вот далось, вот ска, публично оправдаться. Они, конечно, и Путин это осознаёт, что если 80% Украины уйдёт на запад, и через какое-то время, это не сразу, можно увидеть разницу между тем, что осталось, чем стало, то это будет Северная и Южная Корея. — Ну, по-другому, конечно, безусловно. — Без азиатских Ире семейство Кимов, оно не рефлексирует, но ментальных особенностей в России рефлексия будет по этому поводу. — Как же так? Почему, как говорили, победители живут хуже побеждённых? Это старая сказка. — Если бы люди говорили: "Слушайте, нам предлагают отдать эти 20%, завершить ВС миром, а дальше мы как суверенные нации делаем, что захотим, идём, куда захотим, интегрируемся". — Нет, предложение-то другое. — Мы забираем ваши 20%, вы от них отказываетесь. Это Крым, Донбасс, часть Запорожской и Херсонской области. Причём там ещё разговор идёт всю Донецкую отдать. — То есть те части, не оккупированные, которые под контролем официального Киева, и ещё должны иметь нейтральный статус, демилитаризация, там армию чуть ли не свести до 120, там чуть ли даже не меньше тысяч единиц личного состава, отправить вооружение обратно, финляндизация только в самом худшем её виде. — В самом худшем её виде. — Надо быть идиотом, чтобы не понимать, что это предпосылка для новой войны. Как раз, как раз новой войны не будет, если Украина там 85% или там чуть меньше, или чуть больше отправится как раз в Североатлантический Альянс. Тогда точно войны не будет. — Ну, послушайте, вот страны Балтии, никакой войны там нет. — Да, риски всегда есть, и сейчас там острая пронсулакского коридора и так далее. — Ну сейчас там они учения проводят на 100.000 военнослужащих, там 90 с чем-то НАТО. — Проводят. Ну ничего себе, то есть готовы защищать, они демонстрируют. — Понятно, что все эти учения нужны прежде всего для демонстрации силы. — А Украина уже воюет. Вот в чём вся её проблема. Как раз без этой крыши Альянса ничего не будет. — И поэтому те, кто призывают пойти на мирные переговоры, понимаете, они не предлагают ничего конкретного, потому что та страна, прежде всего Москва, не хочет компромисса. Это всегда компромисс, это всегда обоюдные уступки. — В чём уступки со стороны Москвы? — Они хотят всего, а пожертвовать мы, говорит, тогда на Киев не пойдём. Это воздух, понимаете? Торговлю воздухом на это никто не согласится. — Поэтому эти голоса и не авторитетные, они плохо слышны. — Хотя фамилии мы эти знаем. Друзья, в этом выпуске у нас снова нет рекламной интеграции. В каком-то смысле мы его сделали исключительно благодаря вам. От лица всей команды "А поговорить" я хочу сказать спасибо каждому спонсору канала. Вы цените независимую журналистику, а мы ценим ваше доверие и поддержку. Как видите, они приносят плоды. Всем, кто оформил регулярные пожертвования нашему каналу, доступны приятные бонусы: ранние премьеры видео и эксклюзивный контент. Мы уже выложили на всех спонсорских платформах разговор с биологом Иваном Затевахиным об удивительном мире дельфинов и китов и интервью с научной журналисткой Асей Казанцевой про беременность, роды и смысл материнства. Напоминаю, если вы в России, оформить регулярные пожертвования каналу можно на сервисе "Бусте". Это просто и удобно. Если же вы за пределами России, то у вас есть два варианта: во-первых, вы можете стать нашими патронами на платформе Patreon, а во-вторых, стать спонсором "А поговорить" можно прямо здесь, в Ютубе, на кнопку "Спонсировать". А ещё благодаря кнопке "Спасибо" создателям канала можно отправлять разовые пожертвования в любом размере. Спасибо, что смотрите нас. Мы работаем для вас. Мы ценим вашу помощь, мы ваши агенты и больше ничьи. Ссылка на все варианты поддержки вы найдёте в описании к этому видео и в описании канала. Вы в последнее время занимаетесь своим YouTube каналом, очень много вещаете об Украине, причём, я бы сказала, именно уже с украинской оптикой, не с российской оптикой, как, не знаю, не взоров, тот же, например, а именно с украинской оптикой. Вы с чем это связываете? Почему именно так вам интересно? — Я думаю, это заблуждение. Это заблуждение. Никогда не переставал быть российским гражданином. У меня единственное гражданство, никогда другого не было. Воле обстоятельств я покинул Россию, поскольку меня преследовали. С Украиной я, конечно, связан, потому что с 2014 года я защищаю политзаключённых. Защищал политзаключённых украинских, это были военные, крымские татары, сотрудники украинских спецслужб, которые оказались на территории Российской Федерации. Я не переставал никогда быть российским оппозиционером, российским гражданином. И вот я считаю, вот вы сказали, это оптика. А я считаю, что это единственно верная оценка публичная, с которой можно выступать по отношению к Российской власти. Это не проукраинская позиция, это про фейгинская позиция. Я сам за себя. Но понимаете, такого рода оценки чаще Кремль мне раздаёт. Да, вот я вот почитал сейчас материал своего заочного дела, там 200 с лишним страниц, который был представлен в арестный материал. И там даже и по какой-то там публичный материал, ну пропагандистский, что я, повидимому, имею украинское гражданство, что я живу на территории Украины, что я скрылся на территории Украины. Вообще, где не жил в Украине, я не находился там дольше, я не знаю, двух недель. Вот сейчас последний раз, когда был в ноябре на линии фронта. — То, что меня в Украине не сетевое, любовь, где пополам, хейтеров с обожателями, а там в реальной жизни это всё по-другому. — Действительно, украинцы относятся ко мне как к своему. — Но вы сегодня себя считаете всё-таки российским блогером, не украинским? — Нет, нет, ни в коем случае. Украинский блогер. Если уж мы так пытаемся классифицировать, это всё-таки человек, область интересов которого связано именно с Украиной. — И как гражданин, язык — это очень важно. — Нужно вещать на украинском языке. Это, скажем так, будущее, которое ты связываешь. Я занимаюсь этим не для ништяков, которые я могу получить от Киева, понимаете? Это мои убеждения. Я вот так вижу. Я считаю, что это совершенно людоедская война, затея Путиным, Кремлём, которая против интересов самих русских. Вот кто большинство, и когда поймёт, что коза же оценит, скажет: "Ой, ужас, что та творилось". Да, о Фейгине говорил. — Да, я считаю, что всё, что я делаю, делается во благо именно русского обывателя, русских, которые живут в России. Они просто счастья своего не осознают от того, что чем я занимаюсь. — Ну, когда-нибудь осознают. — Осознают это. — Не, ну расскажите мне, как российскому обывателю, что вы сделали для меня за эти 2 года, не для украинцев, а для россиян. — Я, знаете, не за 2 года, я за всю свою жизнь очень много сделал. Да, если не говорить о том, что я защищал их права, я пытался каким-то образом изменить эту уродливую политическую систему так, чтобы она была по отношению к ним дружелюбной. — Я хотел, чтобы те несчастья, которые вызваны хоть войной, хоть их реальной жизнью обывательской, уменьшились. — То есть их власть, которая в общем ответственно является источником их бед, она сильно изменилась. Что касается длительности войны, всё, что хотите, начиная от того, что бессмысленность этой войны. А уж кто как не я является главным об этом источником рассказа. Спасал, пытался спасти их жизнь. Их же мобилизовали, отправили на нра, а вот этого недо... — Делаю так, чтобы появилось как можно больше людей, которые бы также считали в самой России. То есть я спасаю их жизни. — А это можно оценить как-то, не знаю, в процентном, в количественном соотношении, сколько жизней вы спасли? — Нет, нет, это умозрительная оценка. — Но определённо, что если мы воспринимаем такую роль, публичную роль, как незаменимую в том её смысле, что если бы этого не было, то было бы много хуже. — Я сужу об обратной связи. — Потому что я в этом информационном обмене с людьми, которые меня смотрят, нахожусь. Они же мне пишут, они рассказывают, когда я говорил, что в эту страну надо ехать, в эту не надо. — С какими документами убыть? Что оставить, а что бросить? Причём это касается же не только войны, это вот начиная, не знаю, с 2014 года. — Так и те, кто ко мне прислушались, нашли возможность меня отблагодарить. — Ну понятно, что благодарность такая душевная, материальная, но всё равно же значит, кому-то то я точно помог. — А вы когда рассказываете об Украине, вы выбираете слова? — Я себе не самоцензурирую вообще. То есть вы не делаете это с оглядкой, что вот у вас всё-таки есть взгляд со стороны, и всё-таки, а там вот увидят и больше меня в Украину не пустят? — Получается, тогда я такой некий проукраинский, но такой украинский, который ищет какого-то интереса. — Понимаете, вот материального или какого-то такого, знаете, расположения. — А я же говорю, что я же гражданству не стремлюсь. — Да нет, я же не и поехать в Украину, если меня вдруг по каким-то причинам не дадут визу и не пустят, значит, я не поеду в Украину. — Ну я как журналист. — Ну вот у тебя есть источник, и ты как бы, ну не можешь сильно... — Я понимаю, я понимаю, о чём вы говорите, но понимаете, я если начну себя цензурить и какие-то вещи такого рода себе отказывать, выражать свободно, ценность снизится моментально. — Например, вот такой лакмус. — Вот говорят, в период с 2014 года я проходил в Украине, когда говорили, что это вот такая российская демшиза нас настроит на какую-то будущую войну с Россией. — Что вы тут всё время выдумываете? — Также говорил о том, что люди, оставшиеся украинские граждане в Крыму, которые там якобы голосуют. — Ну там, наверное, какая-то часть поддерживала оккупацию и дальнейшую интеграцию, присоединение к России. — Я же говорил, что вы конченые идиоты. — Как можно ехать в этот концлагерь? Тут у вас свобода, а там вот будет. — Вот это при всех издержках, там коррупции, там кумов, чиновники, идиоты. — Более того, я даже с властью, с украинской, разные периоды проходил. — Порошенко, у меня с ним отношения, мягко говоря, сильно не сложились. — Но я же не менял взглядов и не говорил ничего в угоду тому, чтобы потеть самоидентификацию. — Если завтра представить, что Зеленский пойдёт на переговоры с Путиным, там или народ Украины это поддержит, я скажу: "Вы идиоты, не делайте этого, вы просто идиоты". — Вот я так и скажу прямо на своём канале. — Я много раз это говорил, и не будет такого, что: "Ой, меня куда-то не пустят". — Ну по большому счёту я в Европе живу, понимаете? — Но я скажу, что вы совершаете величайшую глупость. — Ну то есть вы хотите сказать, что вы абсолютно свободны сегодня в своих суждениях по поводу Украины? — Я думаю, что я абсолютно свободен. Я пристрастен, вот это очень важно, понимаете? — Это часто выглядит как ангажемент. — Вот меня упрекали в дуэте с Арестовичем, потому что, ну вот есть Конашенков, а вы с другой стороны. — Я не работаю на госпропаганду, я не получаю ни одной копейки и никогда не получал. — Вот Украину ни разу. — Да, это моё убеждение, я пристрастный человек. — Но я же не претендую на народ журналиста, уже не рассчитываю, что мы ему отдадим Херсонскую, там, Донецкую, Луганскую, Крым, Запорожскую. — Алексей, он не только хочет, чтобы ему отдали эти области, он хочет добиться и второй части плана. — Чтобы разговоры о членстве в НАТО, демилитаризации и так далее, то есть это должны быть тоже удовлетворены. — Это невозможно, в принципе, даже ещё больше, чем просто территориальные потери. — Поэтому, конечно, можно затеять переговоры, но проблема в том, что он идёт лесом на этих переговорах. — Если про Алексея Арестовича, давайте, давайте, значит, не знаю, связываете ли вы успех своих стримов изначальных с вашим дум, что YouTube ваш канал взлетел? — Связываете? — А до известной степени. — Но это, повторяю, это моя идея. — Ну так вот, влиять на аудиторию, там её часть, во всяком случае, женскую, это надо обладать, ну каким-то невероятным, я не знаю, невероятным, так сказать, способностями. — Это правда, что отрицать. — Конечно, что случилось. — А, ну понимаете, это давно уже складывалось. — Я, главное, предсказал. Предс уход из офиса президента, опять же, не это было главное, но он потерял источники информации. Он и до этого имел их, испытывал. А война началась, у него была сводка закрытая генштаба. Вот он не всё мог её рассказывать, но он её почивал в телефоне, и какие-то вещи действительно выдавал информационно. Это было важно. Другое дело, что роль решающая была именно в вот этом успокоении, в этом плацебо, которое дало возможность людям преодолеть некую депрессию. А потом он так вот посчитал, что он станет президентом Украины, что он вот выдающийся не такой блогер или, там, не знаю, представитель информационного сектора власти, а он вот политик самостоятельный, который может просто-напросто манипулировать в степени, которая позволит ему достичь высших должностей в украинском государстве, выборах должностей. Это явно очевидно. Контрастировать тогда не очень понятно. Так сказать, идёт война, главная задача — это прежде всего освещение войны, достоверное. Пусть пристрастно, но есть повод за что критиковать власть. Неважно, сдадут, как он говорил, Авдеевку за 2 месяца или там мобилизация, никого не волнует. Коррупция во власти, Зеленский — диктатор, это всё. И вот цитаты после уже нашего дуэта. Но не говоря уже о том, что никогда нельзя говорить то, что прямо противоречит, прямо перпендикулярно тому, что ты говорил до этого. Причём это объясняет тем, что так было надо. То есть ты сознательно обрекаешь на некое манипулирование. Война закончится, и что-нибудь. Я-то вот всегда говорю только то, что думаю, поэтому я ценен этой принципиальностью. Никогда не менял своих взглядов, не менял своих убеждений. Вообще никогда. То есть вы не найдёте цитату, где я говорил: "Путин не такой плохой". Да, давайте, что тут не всё так однозначно. И это как бы стало до известной степени критическим. Потом начались взаимные претензии: вот кто тут главный, кто будет определять. Я говорю: "Я даже не обсуждать этого не буду. Это я всё зал. Это я тебя пригласил, вот у тебя свой канал. Значит, что-то пересказать — это пожалуйста, но у меня будет по моим правилам". То есть скажет ли кто-то, что это были и личные противоречия? Конечно, безусловно. Было ли это борьба тщеславия каких-то? Да, до известной степени, конечно. Но ещё раз повторяю, вся задача за полтора года выполнена была. Дальше у этого резерва просто не было, у этого диалога, у этого дуэта просто не осталось ресурса. Он ещё, если бы война закончилась раньше, за год, ну и аминь, как говорится. Ну а что? А если она 10 лет будет, про я что, обречён что ли с ним сидеть в дуэте? Ну а что, может вы, как это, Лёлик и Болик, всё время там есть и другие примеры, так сказать, нас чуть ли не сводили в пару. Но я хочу сказать: "Вы знаете, у меня другие планы на жизнь, и точно не с Боликом". Как вы воспринимаете его сегодняшнюю повестку и риторику, что он идёт против руководства Украины и вообще что-то начал какие-то про путинские речи? Да, я знал, что это будет. Конечно, я знал, что он пойдёт против. Какие-то вещи даже для меня дикими выглядят. Да, когда он, например, заявил, что нам вместе с Путиным надо подать иск к Западу. Понятно, что это контекстуально интерпретировать. Ну что это за политик, что это за блогер, слова которого интерпретируют? Так что он должен раз за разом оправдываться. И поэтому я полагаю, что он идёт по своей какой-то там, я не знаю, линии. Эта линия абсолютно перпендикулярна линии общественного мнения в Украине. Он, кстати, ну а что вдруг случилось? Почему человек взял и просто на противоположное своё мнение поменял? Дело в том, что он в жизни так уже делал. Он уже не раз менял эти убеждения, двигался в одну сторону, потом разворачивался, двигался обратно. Если вы посмотрите на его биографию, с ним бывало. Но мне казалось, война — это такой острый момент, такая фаза, где это непозволительно. Но потом всё закончится, потом делай это. А он вот почему-то решил. Я не берусь судить, так сказать, тут чёрти что говорят, я не присоединяюсь к разговору, он агент там ФСБ и так далее. Нет, я так не считаю. Но то, что этот человек в этом смысле не последователь публично. Но получается так, он сейчас набирает свои политические очки или теряет? Нет, он все потерял в Украине абсолютно. Понимаете, иногда, Илю, что он как блогер конвертирует эти зрительские симпатии или там зрительское внимание в голоса поддержки политической. А это вообще не так. Блогерство не конвертируется. Ну вот в чистом виде, впрямую на политическую поддержку этого нет нигде ни у кого, ни у меня, ни там у других политических блогеров. Это не равно твоей поддержки среди избирателей. Ну просто в России, не свободных выборах, это узрите. В Украине это имеет значение. Но я убеждён, что вот то, что ему там приписывают, не больше 1% поддержки, даже меньше, сейчас уже 0,8. Я думаю, это очень комплементарная цифра. Я думаю, реально ещё меньше. Падает ли популярность Зеленского? Я бы сказал, что, конечно, если говорить о цифрах, о рейтингах, то я не думаю, что это существенное изменение. Но, скажем так, чем дольше война длится, тем больше сосредотачивается на Зеленском ответственность за то, что происходит. Вообще, даже к чему он не имеет отношения. То, за что прощали, то, на что закрывали глаза, конечно, будут ему всё больше предъявлять. Ну, например, коррупция. Он сам, естественно, не является её частью, но где-то там что-то происходит. Ответственность будет теперь ещё с ун. Говорят, что там ещё больше, что всё разворовывают. Основание под этим есть, потому что коррупция в Украине — это как национальный спорт. Я, кстати, не преувеличивал. По сравнению с Россией, в России это даже масштабнее. Воруют всё. Мы говорим с убытков, но в Украине болезни. Россию к этому относится как, знаете, так, ну что дела. Без этого же вообще ничего не будет работать. Всю мою жизнь это сопровождает. Не подмажешь — не поедешь. В Украине более болезненно, а денег стало больше за счёт помощи Запада, наверное, соблазнов больше. А я бы сказал, что вопросы коррупции не первостепенные. Вопросы войны, мира, гибели людей, положения на фронте более важны. Но то, что с этим люди хотят разбираться по окончании войны, после войны — это точно. И Запад будет разбираться. И, понимаете, как нельзя будет уклониться, сказать: "Ой, вы знаете, это не я, там это не про меня". Мне кажется, что у Зеленского представление об этом есть. Он это всё осознаёт. Вот, но то, что ему не удалось справиться с коррупцией — это факт. **Легион Свободы России.** Вы с ним как-то связаны? Да, что? Каким образом? Ну, во-первых, я там много раз выступал, связан с командованием Легиона Свободы России. Я, так сказать, поддерживал их информационно и всяким другим образом. Давайте расскажем, что это за Легион такой. Чем он занимается? Это военное подразделение в составе ВСУ, состоящее из россиян. Это очень небольшое численное соединение. Это несколько сот человек. В основном это были те россияне, которые с чего года переехали, граждане Российской Федерации на территории Украины. Но были и за эти 2 года приехавшие из самой России. Такие тоже есть. С этими курсантами встречался несколько раз. Это люди, переехавшие из России, прошедшие фильтры, проверки в составе этого легиона, участвующие в боевых действиях на стороне Украины по линии вдоль всей линии фронта. Ну, эти люди там просто по духу своему. Или им тоже платят деньги украинская сторона? Я не знаю как. Нет, конечно, это идейные люди, потому что, знаете, ни за какие деньги не поедешь с риском быть убитым, да, погибнуть. Деньги платятся, как всем, но это небольшие деньги. Это не такие даже деньги, которые платятся военнослужащим ВСУ. Я думаю, это меньшие деньги. Но повторяю, не за деньги, всё-таки можно, знаете, в Европе гораздо больше денег заработать, не отправляясь на войну в Украину. Поверьте мне. Что за идейные люди, которые идут воевать и стрелять в своих же? Во-первых, мы их всех знаем. Так или не примет власть в России Путина и войну. И таких немало, даже по оценкам. Они же не на Путина идут, они идут на простых ребят, которых также мобилизовали. А вот значит, идейно это люди, которые убеждены, что войну можно прекратить войной. То есть они не из тех, кто будет стоять просто плакатами, убеждать вот этих других ребят не воевать. Это первое. То есть для этого нужно и внутренне иметь чувство готовности взять в руки оружие и воевать. Во-вторых, что касается вот этой внутренней нравственной дилеммы против своих — это вечная история. Вообще вечная, начиная там от Мазепы и заканчивая РОА в период Гражданской войны и там по революционным периодам, когда свой на своего шёл. Можно ли это считать родом Гражданской войны? Отчасти, если Гражданская война в России, то тоже свой на своего пойдёт, свой своего убивать. Будет сама Москва попала в идеологическую ловушку. Они же говорят: "Украинцы — это же те же русские, но только плохие". Да, и что, Украине — гражданская война, ребята дорогие. Так а что вы тогда? А значит, против вас воюют совершенно законным образом свои же против своих. И в этом нет ничего, дающего называть их мезо-патриотами. Да, мезо-патриотизм — это обратный патриотизм, так сказать, пренебрежение. А Отечеством нет. Ну, они же воюют прежде всего и стреляют в своих. Так же самое делают российские военнослужащие, стреляя тоже в своих. По логике того, что говорит Кремль, свой против своего, брат против брата. Поэтому, ну знаете, если бы инопланетяне прилетели — это одно. Но здесь вы же говорите, что украинцы — это недоделанные русские. Поэтому вы сами дали основание. Это вынужденная мера. Потому что эти подразделения не приезжали из Подмосковья или там Ростовской области. Всё-таки они находились на территории суверенной Украины. А вот российские войска посланы, причём посланы принудительно на то, чтобы захватывать соседние пределы. И поэтому, знаете, на войне тут либо ты, либо тебя. Тут нужно принять правила игры. А потом, знаете, Лени, вообще немцев, я не знаю, как это, немец Марл, а стал основателем советского государства. Лежит, зале поживает. Так что победитель определяет, кто прав, кто виноват, кто предатель, а кто патриот. Вот если Путин проиграет, вот эти люди будут героями около кремлёвской стены, их похоронят. Эти люди верят, что они победят. Слушайте, что говорят: "Дойдём до Москвы". А вам-то зачем заниматься этим легионом? Нет, оказывать информационную поддержку. Меня за это, кстати, и преследуют. Ну, я имею в виду, вот эти дела. Там написано, что я там был на линии боевого соприкосновения, неоднократно взаимодействовал с Легионом Свободы России. А я считаю, что режим в России свернётся только вооружённым путём. Я не верю ни в какие выборы, ни в какие мирные протесты, не верю и всё. И поэтому считаю, что прообразом той силы, которая справится с нынешней властью в России, будет какая-то военная сила. Легион — это инструмент в решении этой главной задачи. Как только в России полыхнёт гражданская война, и если в ней будет принимать участие Легион Свободы России, я к ним присоединюсь. **У вас в России есть близкие?** Остались у меня близкие в России. И вы, несмотря на это, вы не как бы говорите о том, что надо идти туда с оружием. Э, как говорил Солженицын, когда грозили убить его детей, он сказал: "Ешьте, людоеды, попадал СТ дубом". Ну, в другой редакции. Всё будет по правилам, определённым. Вы вас, поэтому это идейная борьба. Если её готовы опрокинуть в такое, чтобы расправляться с близкими. Ну, власть мы русскую знаем исторически. ЧР, что она делала. Ну, хорошо, тогда и ответ будет соответствующий. Давайте уж так. А если я всё время буду оглядываться на ВС, на свете, а кто-то оглядывается на квартиры? Понимаете, вот я на агента ставлю. Я уже тут цитировал Бунина, который говорил, что телеграмму, где помещик послал, значит, Кристиану: "Забирайте, жгите усадьбу, всё оставьте берёзку, чтобы лозой вас хлестать, и одну ёлку, где я вас повешу. Всё, заберите, не жалко". Ну что, родных тоже не жалко? Бессмысленно об этом рассуждать, понимаете? Они здесь могут их убить. А что мы можем изменить? То есть мы должны опять начать играть по правилам этой власти. Она вечно нас будет держать на этом крючке, вечно нами вертеть. И я всё время должен по этому поводу идти против своих убеждений, правильно? То есть идти против своих взглядов. Но я так делать не буду. Нужно когда-то принять волевое решение, нужно окончательно согласиться с тем, что средства употреблены для того, чтобы изменить это положение. А там, глядишь, может, и власть одумается. Вот умрёт Путин, а другие скажут: "А зачем нам это всё надо? Может, не будем так делать?" **Можете ли вы как-то оценить сегодняшнее положение дела в Украине?** Всё ли так, как нам рассказывают в плане того, что там уже полное разочарование и вот как бы всё идёт к неспаданию Украины? Усталость от войны? Есть нелепо говорить о том, что её нет. Гибнут люди, мобилизация, те погибли, одни сыновья ушёл, там муж, там ещё что-то. Это безусловно, конечно, сказывается. Сказывается и очень чувствительно на ситуации, на атмосфере. Но ещё раз повторяю, что они-то в безвыходном положении. То есть понимание того, что ты можешь устать, тебя всё может раздражать, ты можешь ощущать ужас обстрелов, дано деваться некуда. И вот это безвыходное, с одной стороны, казалось бы, она такая чувство энтропии. А что делать? А куда деваться? Она, тем не менее, в общем, мобилизует сильнее. То есть люди находят в себе новые силы для того, чтобы не поддаваться унынию. Что-то военное, воен в окопе, ему воевать и умирать. А вот люди, которые в Киеве, да, периодически подвергаются бомбёжкам, ракетным обстрелам и так далее. Ну, казалось бы, они-то могут себе позволить психоз такой откровенный. Да, а мы-то что же? Вот пошёл в садик на работу, и бам, ракета. Но тем не менее этого не происходит. То есть привычка ли это или же это так дух себя проявляет? Но люди же бунтуют. Дежа за собственную веру. Вот что это — ВС закончится, морок закончится, что Украина останется. Это их держит. Вот это есть минутка. А, кстати, по поводу чеченской компании. Вы можете сравнить ту компанию, на которую вы проезжали, с гуманитарной миссией, если можно так сказать, дипломатической методы войны тогда России и сегодня? Они одинаковые или... А, да, они в принципе, к сожалению, одинаковые. Разницы я не вижу. Масштаб другой. Там всё-таки это был локальный масштаб. Я вот помню, мы приехали, это было горное село. Со мной были журналисты, естественно, стали фотографии. И обстрел начался. Ну, авиационный налёт, точнее. И падает бомбы штуки три или четыре, просто сбросили в пустую. Эти бомбы, причём одни вообще куда-то в поле, вторая убивает корову. Я подхожу, мы подходим, снимаем убитую корову. Разъясни, забрасывали эти бомбы, какой-то село, то борзо, где это? Что это? Ну, где-то конец января, начало февраля девяносто пятого года. Абсолютно бессмысленно и так далее. А здесь, представьте, на порядок увеличенный масштаб этого всего бессмысленности и так далее. Ну, хорошо, там были времена ещё Советское наследство удерживать Чечню, чтобы не дать повод другим и так далее. А тут прошло уже 30 с лишним лет с момента независимости Украины и затеять Восточноевропейскую войну. То есть вот получается, что прогресса в сознании, во всяком случае, ладно, власти, людей-то не произошло никакого. Воюют. Вот именно что насилием, страхом заставить, согнуть, подчинить. Вот такое, по-моему, это осталось. В Чечне стреляли по мир, масштабах меньше, поэтому погибло, наверное, меньше. Но крови лилось сопоставимо. Что были за дипломатические миссии в Чечню? Зачем вам это было нужно в своё время? Они не дипломатические были. Это скорее творческие миссии, мирово. Да, скорее, потому что, ну, это было ведь в период моего депутатства. Я был депутатом Государственной Думы. Это первая Государственная Дума была короткая, девяносто третьего, девяносто пятого годов. Ну, до января девяносто шестого я стоял во фракции "Выбор России". Дело в том, что предпосылкой к тому была позиция фракции. Это точно. Она была в общем антивоенная в целом. Но у меня избиратели были из Самарской области, родом из Самары, из Вого полка, из Черноречья. Это Самарская область, часть стояла с 34 декабря на января. Они взяли по этой знаменитой рему прок Хру. И очень многие погибли. По тем временам колоссальное количество, сотни людей погибло, колоссально тогда считалось. Вот и оказались в плену списки. Мне дали военнослужащих изго полка, которые оказались в плену чеченской страны. Ну и как бы избиратели, нали, кабинет: "Помогите". А какой е Риа? Я поехал первый раз и начал договариваться об освобождении этих людей. И тогда ещё это было возможно просто освободить без всякого обмена. И так, да, этого не было. Депутат. И только во вторую пок, к концу января снова поехал. Мне отдали военнослужащего Масхадова. Отдаде его фамилия, его мать ждала в ни Вок. Президент и медпомощь оказали. Да, с пытали, издевались. Ещё раз, Прити, передам непосредственно вашей матери. При випи раз, что это была за встреча? По-моему, был молчаливый человек, в общем, больше слушал. Он такой был советский офицер. Мы обсуждали войну, мы обсуждали пленных и так далее. Я бы сказал, что более интересный был разговор с сербами. Это в первую поездку я встречался, он был вице-президентом. Мы много раз кавказских вонах, е МСТ. Интересный разговор. Такой больше познавательный. Вот Масхадов был очень практический человек в этом смысле, и он меня там накормил обедом, какой-то рис ели. Ино, что кавказских вон говорит: "Вы со своим русским миром, извините меня". Он не обвинял, он как раз считал, что вот есть верхушка руководства российского, которая предприняла эту безумную затею, никому не нужную, что чеченский народ впервые там за несколько веков получил возможность избавиться от власти Москвы, зависимости. Ну, такие, в общем, бо лозунгами он разговаривал. А зачем они вообще с вами разговаривали? У вас есть... Вы знаете, это был начальный период войны. Они ещё как-то считали, что, ну вот депутаты — это ж экзотика. Ну, ни с того ни с сего какие-то депутаты ездят, там война идёт, тут рядом всё рвётся, значит, обстрелы идут, там из градов тогда сильно полили. А его какие-то депутаты с удостоверениями. Но я не бы как вы просто взяли и приехали. Или это так же, как с Украины сейчас дела? Звони, там было проще, потому что хаос был невероятный. Хаос был невероятный. Я ездил не один, со мной была группа журналистов, и сопровождающий был человек из пресс-центра в Ингушетии. Там все сидели. Вот и оттуда катались. Вот ездили небольшое расстояние от Ингушетии, от Назрани до Грозного. То есть вы там не ночевали, вы проезжали? Нет, нет, мне пришлось ночевать. В первую поездку я два раза переночевал. Это было в Очко Мартане, одна ночь, по-моему. Ну, там они принимали знакомые все, родственники, знаете, приехали. А вот здесь можно переночевать, там переночевать. А второй раз я в нескольких местах жил. Да, в Грозном жил. Я жил там, в одном из сёл, когда мы ездили за военнослужащего. Это было родовое село, как Хадо, попроси. Мы переночевали дальних там каких-то родственников, там что-то такое, совсем дальних. Вот это недалеко от Грозного. Всё, естественно. А вот то видео, которое вы выкладываете, вы там в шапке, в таком, вы что-то всё ходите, там стреляют, здесь собака мёртвая. Там это был самый центр Грозного. Это минули. Это был фильм, потом его ры запис ф просто по Доро см ли снимали. ВС подряд немножко так это. ВС бы, да, экзотические, но просто хаоса очень много было. Я вот, например, ехал, последний пост был, и мне офицер подошёл на обратном уже пути. Причём МЧС ездил постоянно, курсива МЧС ингушский. Ино, сни колон спрашивает: "Ну вот депутат, ну там что в Грозном? Они уже все сдались, там всё кончилось, уже". А он какой-то там, не знаю, старший лейтенант, что-то такое. А кто тебе это сказал? Ну, нам сказало руководство, что недели они все сдадутся, и мы домой поедем. Так что хаос был невероятный. Информации было мало. В этом смысле Украина в нынешнем виде, конечно, полноценное государство. Всё очень дисциплинированно, очень всё грамотно построено. Полноценная армия и воюет очень-очень профессионально. **Как этот военнопленный? Вы с ним общаетесь?** Нет, я с ним общаюсь. Он остался в Самарской области, он, по-моему, там живёт. Он куда-то закончил, железнодорожный, то ли техникум, то ли что-то. Но девяностые годы, по-моему, женился. А это татарская семья из Больших Глушиц. У него мать русская была, отец татарин. Как сложилась его судьба? Даже не знаю, ки мадеева ли это было. Это было нормально, там счёт шл общее число пленных было там несколько десятков на тот момент. И это было нормально. Нет, ну я сделал то, что мог. Я бы с радостью сделал больше, но что было, то было. Тут как бы, знаете, что делать. Он был раненый, его привезли. У него были прострелы ноги. Вот в период движения колонны с на, он так еле ходил, так с палкой. Ну, доехали, всё поместили в военный госпиталь, и он благополучно вылечился. Ну, такой незаметный паренёк. Ну, тогда-то вам было страшно или опять нет? Вы уже опять тёртый калач? Ну, как-то, знаете, как-то я... Ну, не знаю. Я, понимаете, отличаю человеческий страх, когда рвутся снаряды, там что-то такое рядом прилетают, где-то недалеко, 200 метров. Это да, у каждого человека сжимается всё, подпрыгивает внутренние органы. Это чувство абсолютно у всех. Это физиология. А так, чтобы как-то бояться что-то, особенно? Нет, не помню такого. Не помню. **Ваша первая война — боснийская. Так, туда-то вы поехали?** Ну, это вот как раз больше, это вки больше такое, я бы сказал, наследство бурного времени. То есть это точно было не так, чтобы сильно осознано. Я бы не преувеличивал этой степени. Ну, как-то с ребятами ВС поехали. Ну, я состоял в политическом движении, антисоветская организация, Народно-трудовой союз, эмигрантская организация. Так, дети белых эмигрантов, роса. Очень многие были из роса, российского обще воинского Союза. И к тому моменту это была главная антисоветская организация за рубежом. Она усилила сильно свои позиции после Второй Мировой войны. И по линии этой организации, да, я оказался. Ну, я был радикальным антикоммунистическим объединением. Это такая биография у меня. Я вот был антикоммунистом, зав таким советчиком. Я стал студентом университета. До этого я уже как бы стоял там в ряде организаций. Ну, такая бурная молодость была. Такое вот, знаете, такая... Ну, вы были антикоммунистом, антисоветчиком. И чего вы собирались делать в этой организации? Там были какие-то такие революции? Да, конечно. То есть вы были даже руководителем в местной ячейке? Да, потом я даже Павловской организацию возглавлял. Да, да, это были ячейки по всей стране. Это не то, что была какая-то отдельная организация. Это центры были большие в Москве, в Казани, в Питере. Как это выглядело? Вы раз в день, неделю собираетесь и собрание, проте? Как свернуть советскую власть? Ну, митинг, пикеты, всякие такие политические тусовки какие-то. То есть вот приветствовал идейность такая, вот иде свержение Коммунистической власти, чтобы её не было. Какими путями? Ну, разными. Тода настроения бы тоже доста. Радика сложилось к августу девяносто первого года. Все уже понимали, к чему-то такому идёт. Вот когда говорят, что "Ой, как неожиданно путь случился", нет, ничего подобного. Ничего. Меня в этот момент уже преследовали местное КГБ. Вот у нас прошла серия митингов и демонстраций, пикетов за свержение вооружённым путём. И они за мной пришли прямо 19 августа. Я уже сбежал в Москву. Я понял, что керосином пахнет. Мы пром митинг. Я сбежал в Москву. А оружие вы где брали? Нет, все отдавали себе отчёт, что оружие есть на складах государственных. И при определённом складывании обстоятельств, безусловно, все считали, что оружие возьмут именно с государственных ресурсов. Государственных. А вы с митингами выходили с желанием показать, что вы готовы? Ну, хорошо. Вот давайте, смотрите. В новые времена, чтобы было понятно. Вот пример: 24 июня 2023 года Пригожин в составе, ну там около, говорят, может быть, 3000 человек в колонне двигались на Москву. Представим себе, что вот конкретно в Ступино завязались бы бои. Я думаю, там и дальше бы они доехали. Доехали бы, там бы уже начали останавливать какие-то перестрелки, начались. Ну, не представляю. Но в условиях этого хаоса вдруг откуда ни возьмись появились и такие и ские, и оружие можно ть повезти за большие деньги. Можно пить. И в России в нынешней, поверьте мне, если дойдет до резкого, вы удивитесь, откуда появится такое. Тонны грузовиков с оружием за небольшие деньги. Тонны оружия появится из ниоткуда, потому что просто заплатят деньги. Вот и всё. Мне лично, Егор. Я не могу спросить про людей, которые меня уж напугали. А других я не знаю, как пугают. Значит, у вас есть охрана по вашему желанию? Она возникла не совсем они сами. В общем, пришли, сказали, что у них какая-то есть информация, что может угрожать опасность. Вот так. **По уголовной статье** за распространение недостоверной информации о российской армии разыскивается российский блогер с проукраинской позиции, политик, депутат Госдумы первого созыва, политический адвокат, защищавший в суде участниц "Пуси Райот", украинскую летчицу Надежду Савченко и других. Он побывал на трех войнах: в Боснии и Герцеговине в качестве солдата, в Чечне в качестве депутата-переговорщика, в Украине в качестве блогера, признан в России иноагентом. — Это государственная охрана? — Да, да, естественно. Можем говорить от какой страны? — От Франции, французская республика. Но там, где я бываю в разных местах в Европе, могут присоединяться и сотрудники, например, берлинской полиции и так далее. То есть французское правительство вышло на вас и говорит, что вам угрожает опасность по нашей разведке или как? — Да, какие-то у них есть, они мне не говорят. Ну, есть публичные какие-то угрозы, о которых мы знаем, которые там от разных лиц из России публично озвучивали, от Кадырова и так далее. Но я думаю, есть какая-то оперативная информация. Я подозреваю, это связано с тем, что французские власти не хотят на себя брать какую-то ответственность за российского гражданина. Или действительно, я не знаю, ваш политический вес уже на уровне Навального. Если тут охрана как у Навального в Германии, наверное, как я предполагаю, нежелательно было бы, если бы что-то со мной случилось на территории Французской республики. Это реальность. Может быть, не исключаю, что любые попытки какого-то посягательства на меня интересны и французским властям, чтобы выяснить, что происходит, кто занимается такими подобными вещами противозаконными. — Хотите убить? — Что-то такое. Кто вам помогает? — Письменно отказаться? — Да, я беру на себя тогда ответственность за всё, что со мной произойдёт. Если вы летите в командировку в другую страну, как мы сейчас в Германии, то они передают это, они вместе со мной едут. Вообще, образ жизни, который я веду, он далеко не для всех. Есть кое-кто, я знаю, отношения некоторых ещё людей, где обеспечивается охрана. Я знаю, и для этого есть тоже основание. — То есть вы не самый важный человек? — Я так не думаю. Нет, нет, я бы себя не ставил. Потому что Алексей Навальный — это номер один политик и оппозиционер, который представлял, как мне кажется, политическую там не другую, но угрозу. Я всё-таки вторичен в этом смысле абсолютно. Я не думаю, что это сопоставимо. **Переход на украинскую землю.** Прямо сейчас идут бои. Я в центре Часов Яра, это в нескольких километрах от Бахмута. Как я уже и раньше говорил, российские войска пытаются взять Бахмут, продвинулись достаточно далеко и собираются тоже самое с городом Часов Яр. — Вы ездили в Украину раз за эти года? Что можете сказать, что вы видели? — Я ездил целенаправленно на фронт. То есть я, конечно, был и в Киеве, я проехал и восток, и юг Украины, то есть вдоль линии фронта. Первый раз я был в ходе боёв, очень тяжёлых, в районе Бахмута. Я был в Часовом Яре, это километра два от Бахмута, и когда там ещё Пригожин был. Да, да, да, это всё было в начале мая. Благодаря этой поездке я побывал и объехал весь Донбасс, Харьковскую область, часть. — Вы на машине когда едете? — Я останавливался много-много раз вдоль города границы Донецкой и Харьковской области под контроль Киева. Я проехал. Я, кстати, убедился, что Донбасс — очень красивое место. У меня такие представления: горняки, шахтёры, терриконы, что-то ещё. А это удивительно, красоты невероятные, холмы какие-то, леса. Я много где побывал, я под 100 стран мира проехал, могу о ЧМ судить. Вы туда едете с какой целью? Если ты рассказываешь о войне и ты там не побывал, ну это выглядит, знаете, как диванная экспертиза, такая несолидная. Поэтому в первую очередь я хочу доказать, что нет, в моих словах есть вес. Смотрите, я там побывал, я это видел. Человек, который бывает в зоне конфликта, он любопытен. Я же никогда не был в тех местах, а тут ещё и война, масштабная для Европы, очень масштабная война. Так что в этом смысле я веду некий дневник этой войны. Я фактически проехал всю линию фронта. Во вторую поездку я побывал от Пинска до Херсона, кроме Авдеевки. Я проехал все важнейшие урон. В Орехове я был, там совсем рядом позиции. Просто нет необходимости ехать на позицию зачастую, потому что запрещено снимать. Что толку? Есть, сами побываете. Я побывал кое-где, да, но снимать запрещено, это военная цензура. Оно обязательно, это очевидно, чтобы не погибли люди из-за этого опрометчивых съёмок. Поэтому я и не снимаю там никогда. Мы только материал делаем с разрешённых объектов. — Вы туда въезжаете, просите разрешения? — Вы официально запрашиваете визу, как это происходит? Всё очень просто. Я, как российский гражданин, но имеющий документ соответствующего беженца, я прохожу все процедуры, которые должен проходить российский гражданин. Во-первых, вы должны получить аккредитацию. Я её получил. Мне её достаточно, пострадали её далеко не всем дают. А аккредитация как блогер, как журналист. — Человек, который аккредитован при Министерстве обороны? — Да, соответственно, при главкомате. Во-вторых, вы должны получить визу. Я получал визу и проходил проверки, как я понимаю, заочно во всех ведомствах. И, конечно, для российских граждан это особая процедура. То есть фактически в российский паспорт визы не ставят. То есть российский человек ехать обычный не может, только определённые, которые, ну как бы, в общем, в ком нет сомнений, что это люди агенты российских спецслужб сомнительной репутации. Что такое это имеет значение? Здесь за спиной у меня Днепр, Херсон. Если вы видите берег Днепра, он простреливает непосредственно до позиции российских 4 км максимум. Вы сами, извольте, хотите через месяц поехать или вам звонят, говорят, нет, нет, а потом понимаете, невозможно подрассчитать. — А как вы рассчитываете? — Вот я приезжаю, ситуация на фронте меняется каждые, там, не знаю, полдня. Например, в Авдеевку я не попал, потому что очень было тяжело. В тот момент были обстрелы просто колоссальные, и они не решались. Они говорят: "Ну а если вдруг тебя прибьют, скажет, что там мы виноваты". То есть тоже как-то ответственность брать. — Ну и берегут, кстати. — Вы не можете на линию фронта попасть без пресс-офицера. У каждого участка фронта, у каждого фронта есть свои полномочные лица от Минобороны, это пресс-офицеры. Они вас сопровождают прямо на линии фронта. — Вы можете доехать? — Да, в первый и второй раз у меня была там охрана из военнослужащих, небольшая охрана, но тем не менее экстраординарного. Но вы можете в этих условиях общаться только с украинской стороной. — Не очевидно совершенно, что в этой ситуации. — Во-первых, Россия ни с кем не общается. Никого она только своих подводит к линии фронта, кто пропагандисты ездят, может быть, из каких-то иностранных каналов, из Китая. То есть разница очевидная. Дело даже не в том, что я пристрастный человек, я против Путина и против войны, поэтому я могу оказаться только на украинской стороне. Это понятно. Но Россия, в принципе, страна такая, и руководство политическое такое, что оно со свободной информацией не работает. А как, если бы это было, может, войны бы не было? — Что вас испугало в эти две поездки? — Личные страхи — это же такая вещь, понимаете? Ну, что-то рядом разрывается, у вас там внутренне что-то сжимается. Но это такое физическое ощущение, то есть все люди этим страдают. А в принципе, так вот сильно я даже в госпитале был, там видел раненых. Ну что делать? Война — война. Я так как-то вот уже послал. Надо сказать, я как-то не то чтобы нечувствительный человек, но просто воспринимаешь это как меняющиеся кадры, такие хроники. Но какие-то вещи действительно очень пронзительные. Например, вот кладбище в Изюме в Харьковской области, где просто убивали таких родственников АТОшников. Там, по-моему, 800 захоронений. Их как только российские оккупационные войска вышли, а приехали следователи и иностранные криминалисты. — Понимаете? — Вот ты всё время это примеряешь на жизнь обывателя в России, потому что, ну как бы для него это где-то там далеко, где-то совсем далеко. Он даже не озабочен, не сочувствует. Не только украинцам, он не сочувствует русским, не сочувствует. — Что сильно? — Новый Волжанке или Белгороду сочувствует, когда там погибают люди. Да, ну эмпатии лишены полностью. Удивительно, не то что эти знания меня за это, собственно, и преследуют за геноцид в Буче. Они так написали в бумажках по статье 2073. Но это сейчас такая рахо статья за распространение недостоверной информации о российской армии. Ну, Бог с ним, это-то они своё дело делают. А понимаете, реакции нет. Нет реакций. Вот казалось бы, славяне режут славян. Зачем они это делают? Зачем они туда приехали? К чему это всё? Что это должно дать? — Вообще удивительно. — Поразительно. Когда в XX веке люди заняты вот резкой, понимаете, что вас поразило тогда? Удивила. — Ну, чаще, понимаете, разговор, общение. — Потому что это солдаты, офицеры, с которыми ты встречаешься, большая часть все на русском разговаривают. Кстати, тоже удивительная вещь. — Не, ну в армии, в украинской, по разным оценкам, от 50 до 60% говорят на русском языке. Сложно сказать, пони, то из ни, ру, кто украинец, там фамилии не определишь. И с другой стороны, почитайте списки фамилий, они все какие-то украинские. — Ну, на восприятие. — А что там сильно отличается один от другого? Криво, Дорошенко, у них фамилии одинаковые. Налицо, знаете, сильно русского от украинца не отличишь. Вот, а по разговору, по его, вот что происходит, потому как оно, свободу, что не свободу, как жить, благополучие. Что такое сильно отличается. То есть украинец, он европейский, с тобой спокойно там о каких-то вещах разговаривает, связанных там с Европой. — А вот у меня там жена в Европе, там вот она где-то живёт, где-нибудь, не знаю, в Амстердаме с ребёнком или где-нибудь в Ганновере, там она, потому что была вынуждена уехать. То есть 9 миллионов выехало. — Ну, представляете, где-нибудь какой-нибудь оренбуржец, который осознаёт, за рассказывать можете такое преть. — А вот украинцы могут так начать разговаривать, как выборы, что-то не так. — Ну как это уже другой человек? — Ну вот смотрите, судите, вот северные корейцы и южные корейцы. Ну вот часто сравнивают, потому что, казалось бы, они же абсолютно один, одно культу, код был такой там соро пся. Когда война началась, чем они отличались? Видите, они даже морфологически, генетически уже отличались. Эти вот такие, а эти высокие. Это как? Вот солдат показывает. — Ну понятно, не доедают там ещё что-то, но они уже меняются, нация другая. Вот видимо, нечто подобное же произошло и между русскими и украинцами. — Насколько мобилизация там сейчас повлияла на людей? — Мобилизация — вопрос болезненный, он везде и всегда болезненный. Мне кажется, что это преувеличенная такая оценка. — Что значит люди? — Там прям все поголовно уклоняются от мобилизации, не хотят воевать. Вот какая-то часть, безусловно, сложно её оценить в процентах. Действительно, не в состоянии, не чувствует себя сил отправиться на войну. Причём далеко же не все идут на передовую и там штурмовых подразделениях. Да, речь идёт о тех, что ло обеспечение и так далее. Я нахожусь на передовой, но безусловно, мобилизация, вот ожидаемая мобилизация пятитысячная. Пока ещё дискуссия продолжается внутри украинского политкума по поводу неё. Она сильно влияет. — Украинский резерв не так велик. — Я имею в виду людской, потому что всё-таки Россия больше, это 3 с по ра больше страна. Поэтому очень чувствительно это вопрос. — Чувствительный, но во всяком случае, вот предстоящую в 500.000 Украина проведёт. Она этот резерв ищет. Дальше будет гораздо хуже, намного хуже. Но люди, как бы, я не знаю, есть ли те, кто не идёт, соглашается идти в тюрьму, но не на войну. Там, наверное, такие случаи есть, но они не массовые, вообще не массовые. — Ну, мы видим, там люди пытаются выехать из Украины, мужскому населению. — Спрашивают за на выз. Тем не менее, есть безусловно, есть люди, которые не хотят воевать, им страшно, они по каким-то своим причинам не желают отправляться на фронт, мобилизовать и так далее. Конечно, есть в отличие от российской мобилизации. Вот, ну как вот, во-первых, в чём разница? Во-первых, материальная. В России эксплуатируют вот эти деньги. Да, всё-таки украинцы тоже платят деньги, но это не главное, так сказать, мотив, побуждающий человека мобилизовать, отправляться на фронт. — Сумма, знаете, она больше средней заработной платы. — Конечно, это сравнимо с деньгами, которые платят в России. Да, да, это сопоставимо в пределах 100-120 до 200.000. Россия платит рублей. — Ну, понимаете, курс меняется, но да, это, ну что, 2000 долларов, ну 2500 долларов. — Я думаю, да, это состо. Но это деньги, которые Запад даёт. Вот на эти деньги семь живут, этих мобилизованных военнослужащих и так далее. Там нет уголовников. То есть Украина, несмотря даже на такое тяжёлое положение, не прибегает к тому, чтобы лиц осуждённых привлечь к войне. Видите, как Залужный высказался, главком, да, что никогда. То есть это не такая вещь, что на войну отправляют как на смерть, на каторгу, там как наказание. Всё-таки она должна оставаться долгом, долгом для защиты Родины. Вот такой мотивации должна. В России главное — это переработка живого материала в неживой. То есть совершенно не считаться с... — С отбирает. — Нет, ну как думаете, какой сегодня процент у мирного населения людей, которые бы уже давно хотели подписать просто мирный договор, отдать там территории, которые сейчас заняты, оккупированы? — Вы знаете, такой процент есть, но он незначительный, это факт. Иначе бы их голоса были слышны. — Как вы думаете, что именно так и закончится эта война, и Россия объявит, что она всего добилась, чего хотела, и должна Украина с этим согласиться? — Понимаете, а можно объявить хоть завтра. А что дальше? На фронте бои не прекратятся. Москва это осознаёт. Москва бы удовлетворила как промежуточным финалом тем, что она достигла, но не тем, что 80% контролируем официальным Киевом территория Украины и её суверенитет стали бы частью западного ареала. — Ушли бы на запад с этим. — Москва не согласится, потому что зачем всё затевалось? Затевалось не для того, чтобы 20% откусить, а чтобы не было Украины как суверенного государства, как части Запада. Если вы даже оставите за собой, как он говорил, бассейн Азовского моря, никому не удалось добиться сделать его внутренним морем. А я вот далось, вот ска, публично оправдаться. Они, конечно, и Путин это осознаёт, что если 80% Украины уйдёт на запад, и через какое-то время, это не сразу, можно увидеть разницу между тем, что осталось, чем стало, то это будет Северная и Южная Корея. — Ну, по-другому, конечно, безусловно. — Без азиатских Ире семейство Кимов, оно не рефлексирует, но ментальных особенностей в России рефлексия будет по этому поводу. — Как же так? Почему, как говорили, победители живут хуже побеждённых? Это старая сказка. — Если бы люди говорили: "Слушайте, нам предлагают отдать эти 20%, завершить ВС миром, а дальше мы как суверенные нации делаем, что захотим, идём, куда захотим, интегрируемся". — Нет, предложение-то другое. — Мы забираем ваши 20%, вы от них отказываетесь. Это Крым, Донбасс, часть Запорожской и Херсонской области. Причём там ещё разговор идёт всю Донецкую отдать. — То есть те части, не оккупированные, которые под контролем официального Киева, и ещё должны иметь нейтральный статус, демилитаризация, там армию чуть ли не свести до 120, там чуть ли даже не меньше тысяч единиц личного состава, отправить вооружение обратно, финляндизация только в самом худшем её виде. — В самом худшем её виде. — Надо быть идиотом, чтобы не понимать, что это предпосылка для новой войны. Как раз, как раз новой войны не будет, если Украина там 85% или там чуть меньше, или чуть больше отправится как раз в Североатлантический Альянс. Тогда точно войны не будет. — Ну, послушайте, вот страны Балтии, никакой войны там нет. — Да, риски всегда есть, и сейчас там острая пронсулакского коридора и так далее. — Ну сейчас там они учения проводят на 100.000 военнослужащих, там 90 с чем-то НАТО. — Проводят. Ну ничего себе, то есть готовы защищать, они демонстрируют. — Понятно, что все эти учения нужны прежде всего для демонстрации силы. — А Украина уже воюет. Вот в чём вся её проблема. Как раз без этой крыши Альянса ничего не будет. — И поэтому те, кто призывают пойти на мирные переговоры, понимаете, они не предлагают ничего конкретного, потому что та страна, прежде всего Москва, не хочет компромисса. Это всегда компромисс, это всегда обоюдные уступки. — В чём уступки со стороны Москвы? — Они хотят всего, а пожертвовать мы, говорит, тогда на Киев не пойдём. Это воздух, понимаете? Торговлю воздухом на это никто не согласится. — Поэтому эти голоса и не авторитетные, они плохо слышны. — Хотя фамилии мы эти знаем. Друзья, в этом выпуске у нас снова нет рекламной интеграции. В каком-то смысле мы его сделали исключительно благодаря вам. От лица всей команды "А поговорить" я хочу сказать спасибо каждому спонсору канала. Вы цените независимую журналистику, а мы ценим ваше доверие и поддержку. Как видите, они приносят плоды. Всем, кто оформил регулярные пожертвования нашему каналу, доступны приятные бонусы: ранние премьеры видео и эксклюзивный контент. Мы уже выложили на всех спонсорских платформах разговор с биологом Иваном Затевахиным об удивительном мире дельфинов и китов и интервью с научной журналисткой Асей Казанцевой про беременность, роды и смысл материнства. Напоминаю, если вы в России, оформить регулярные пожертвования каналу можно на сервисе "Бусте". Это просто и удобно. Если же вы за пределами России, то у вас есть два варианта: во-первых, вы можете стать нашими патронами на платформе Patreon, а во-вторых, стать спонсором "А поговорить" можно прямо здесь, в Ютубе, на кнопку "Спонсировать". А ещё благодаря кнопке "Спасибо" создателям канала можно отправлять разовые пожертвования в любом размере. Спасибо, что смотрите нас. Мы работаем для вас. Мы ценим вашу помощь, мы ваши агенты и больше ничьи. Ссылка на все варианты поддержки вы найдёте в описании к этому видео и в описании канала. Вы в последнее время занимаетесь своим YouTube каналом, очень много вещаете об Украине, причём, я бы сказала, именно уже с украинской оптикой, не с российской оптикой, как, не знаю, не взоров, тот же, например, а именно с украинской оптикой. Вы с чем это связываете? Почему именно так вам интересно? — Я думаю, это заблуждение. Это заблуждение. Никогда не переставал быть российским гражданином. У меня единственное гражданство, никогда другого не было. Воле обстоятельств я покинул Россию, поскольку меня преследовали. С Украиной я, конечно, связан, потому что с 2014 года я защищаю политзаключённых. Защищал политзаключённых украинских, это были военные, крымские татары, сотрудники украинских спецслужб, которые оказались на территории Российской Федерации. Я не переставал никогда быть российским оппозиционером, российским гражданином. И вот я считаю, вот вы сказали, это оптика. А я считаю, что это единственно верная оценка публичная, с которой можно выступать по отношению к Российской власти. Это не проукраинская позиция, это про фейгинская позиция. Я сам за себя. Но понимаете, такого рода оценки чаще Кремль мне раздаёт. Да, вот я вот почитал сейчас материал своего заочного дела, там 200 с лишним страниц, который был представлен в арестный материал. И там даже и по какой-то там публичный материал, ну пропагандистский, что я, повидимому, имею украинское гражданство, что я живу на территории Украины, что я скрылся на территории Украины. Вообще, где не жил в Украине, я не находился там дольше, я не знаю, двух недель. Вот сейчас последний раз, когда был в ноябре на линии фронта. — То, что меня в Украине не сетевое, любовь, где пополам, хейтеров с обожателями, а там в реальной жизни это всё по-другому. — Действительно, украинцы относятся ко мне как к своему. — Но вы сегодня себя считаете всё-таки российским блогером, не украинским? — Нет, нет, ни в коем случае. Украинский блогер. Если уж мы так пытаемся классифицировать, это всё-таки человек, область интересов которого связано именно с Украиной. — И как гражданин, язык — это очень важно. — Нужно вещать на украинском языке. Это, скажем так, будущее, которое ты связываешь. Я занимаюсь этим не для ништяков, которые я могу получить от Киева, понимаете? Это мои убеждения. Я вот так вижу. Я считаю, что это совершенно людоедская война, затея Путиным, Кремлём, которая против интересов самих русских. Вот кто большинство, и когда поймёт, что коза же оценит, скажет: "Ой, ужас, что та творилось". Да, о Фейгине говорил. — Да, я считаю, что всё, что я делаю, делается во благо именно русского обывателя, русских, которые живут в России. Они просто счастья своего не осознают от того, что чем я занимаюсь. — Ну, когда-нибудь осознают. — Осознают это. — Не, ну расскажите мне, как российскому обывателю, что вы сделали для меня за эти 2 года, не для украинцев, а для россиян. — Я, знаете, не за 2 года, я за всю свою жизнь очень много сделал. Да, если не говорить о том, что я защищал их права, я пытался каким-то образом изменить эту уродливую политическую систему так, чтобы она была по отношению к ним дружелюбной. — Я хотел, чтобы те несчастья, которые вызваны хоть войной, хоть их реальной жизнью обывательской, уменьшились. — То есть их власть, которая в общем ответственно является источником их бед, она сильно изменилась. Что касается длительности войны, всё, что хотите, начиная от того, что бессмысленность этой войны. А уж кто как не я является главным об этом источником рассказа. Спасал, пытался спасти их жизнь. Их же мобилизовали, отправили на нра, а вот этого недо... — Делаю так, чтобы появилось как можно больше людей, которые бы также считали в самой России. То есть я спасаю их жизни. — А это можно оценить как-то, не знаю, в процентном, в количественном соотношении, сколько жизней вы спасли? — Нет, нет, это умозрительная оценка. — Но определённо, что если мы воспринимаем такую роль, публичную роль, как незаменимую в том её смысле, что если бы этого не было, то было бы много хуже. — Я сужу об обратной связи. — Потому что я в этом информационном обмене с людьми, которые меня смотрят, нахожусь. Они же мне пишут, они рассказывают, когда я говорил, что в эту страну надо ехать, в эту не надо. — С какими документами убыть? Что оставить, а что бросить? Причём это касается же не только войны, это вот начиная, не знаю, с 2014 года. — Так и те, кто ко мне прислушались, нашли возможность меня отблагодарить. — Ну понятно, что благодарность такая душевная, материальная, но всё равно же значит, кому-то то я точно помог. — А вы когда рассказываете об Украине, вы выбираете слова? — Я себе не самоцензурирую вообще. То есть вы не делаете это с оглядкой, что вот у вас всё-таки есть взгляд со стороны, и всё-таки, а там вот увидят и больше меня в Украину не пустят? — Получается, тогда я такой некий проукраинский, но такой украинский, который ищет какого-то интереса. — Понимаете, вот материального или какого-то такого, знаете, расположения. — А я же говорю, что я же гражданству не стремлюсь. — Да нет, я же не и поехать в Украину, если меня вдруг по каким-то причинам не дадут визу и не пустят, значит, я не поеду в Украину. — Ну я как журналист. — Ну вот у тебя есть источник, и ты как бы, ну не можешь сильно... — Я понимаю, я понимаю, о чём вы говорите, но понимаете, я если начну себя цензурить и какие-то вещи такого рода себе отказывать, выражать свободно, ценность снизится моментально. — Например, вот такой лакмус. — Вот говорят, в период с 2014 года я проходил в Украине, когда говорили, что это вот такая российская демшиза нас настроит на какую-то будущую войну с Россией. — Что вы тут всё время выдумываете? — Также говорил о том, что люди, оставшиеся украинские граждане в Крыму, которые там якобы голосуют. — Ну там, наверное, какая-то часть поддерживала оккупацию и дальнейшую интеграцию, присоединение к России. — Я же говорил, что вы конченые идиоты. — Как можно ехать в этот концлагерь? Тут у вас свобода, а там вот будет. — Вот это при всех издержках, там коррупции, там кумов, чиновники, идиоты. — Более того, я даже с властью, с украинской, разные периоды проходил. — Порошенко, у меня с ним отношения, мягко говоря, сильно не сложились. — Но я же не менял взглядов и не говорил ничего в угоду тому, чтобы потеть самоидентификацию. — Если завтра представить, что Зеленский пойдёт на переговоры с Путиным, там или народ Украины это поддержит, я скажу: "Вы идиоты, не делайте этого, вы просто идиоты". — Вот я так и скажу прямо на своём канале. — Я много раз это говорил, и не будет такого, что: "Ой, меня куда-то не пустят". — Ну по большому счёту я в Европе живу, понимаете? — Но я скажу, что вы совершаете величайшую глупость. — Ну то есть вы хотите сказать, что вы абсолютно свободны сегодня в своих суждениях по поводу Украины? — Я думаю, что я абсолютно свободен. Я пристрастен, вот это очень важно, понимаете? — Это часто выглядит как ангажемент. — Вот меня упрекали в дуэте с Арестовичем, потому что, ну вот есть Конашенков, а вы с другой стороны. — Я не работаю на госпропаганду, я не получаю ни одной копейки и никогда не получал. — Вот Украину ни разу. — Да, это моё убеждение, я пристрастный человек. — Но я же не претендую на народ журналиста, уже не рассчитываю, что мы ему отдадим Херсонскую, там, Донецкую, Луганскую, Крым, Запорожскую. — Алексей, он не только хочет, чтобы ему отдали эти области, он хочет добиться и второй части плана. — Чтобы разговоры о членстве в НАТО, демилитаризации и так далее, то есть это должны быть тоже удовлетворены. — Это невозможно, в принципе, даже ещё больше, чем просто территориальные потери. — Поэтому, конечно, можно затеять переговоры, но проблема в том, что он идёт лесом на этих переговорах. — Если про Алексея Арестовича, давайте, давайте, значит, не знаю, связываете ли вы успех своих стримов изначальных с вашим дум, что YouTube ваш канал взлетел? — Связываете? — А до известной степени. — Но это, повторяю, это моя идея. — Ну так вот, влиять на аудиторию, там её часть, во всяком случае, женскую, это надо обладать, ну каким-то невероятным, я не знаю, невероятным, так сказать, способностями. — Это правда, что отрицать. — Конечно, что случилось. — А, ну понимаете, это давно уже складывалось. — Я, главное, предсказал. Предс уход из офиса президента, опять же, не это было главное, но он потерял источники информации. Он и до этого имел их, испытывал. А война началась, у него была сводка закрытая генштаба. Вот он не всё мог её рассказывать, но он её почивал в телефоне, и какие-то вещи действительно выдавал информационно. Это было важно. Другое дело, что роль решающая была именно в вот этом успокоении, в этом плацебо, которое дало возможность людям преодолеть некую депрессию. А потом он так вот посчитал, что он станет президентом Украины, что он вот выдающийся не такой блогер или, там, не знаю, представитель информационного сектора власти, а он вот политик самостоятельный, который может просто-напросто манипулировать в степени, которая позволит ему достичь высших должностей в украинском государстве, выборах должностей. Это явно очевидно. Контрастировать тогда не очень понятно. Так сказать, идёт война, главная задача — это прежде всего освещение войны, достоверное. Пусть пристрастно, но есть повод за что критиковать власть. Неважно, сдадут, как он говорил, Авдеевку за 2 месяца или там мобилизация, никого не волнует. Коррупция во власти, Зеленский — диктатор, это всё. И вот цитаты после уже нашего дуэта. Но не говоря уже о том, что никогда нельзя говорить то, что прямо противоречит, прямо перпендикулярно тому, что ты говорил до этого. Причём это объясняет тем, что так было надо. То есть ты сознательно обрекаешь на некое манипулирование. Война закончится, и что-нибудь. Я-то вот всегда говорю только то, что думаю, поэтому я ценен этой принципиальностью. Никогда не менял своих взглядов, не менял своих убеждений. Вообще никогда. То есть вы не найдёте цитату, где я говорил: "Путин не такой плохой". Да, давайте, что тут не всё так однозначно. И это как бы стало до известной степени критическим. Потом начались взаимные претензии: вот кто тут главный, кто будет определять. Я говорю: "Я даже не обсуждать этого не буду. Это я всё зал. Это я тебя пригласил, вот у тебя свой канал. Значит, что-то пересказать — это пожалуйста, но у меня будет по моим правилам". То есть скажет ли кто-то, что это были и личные противоречия? Конечно, безусловно. Было ли это борьба тщеславия каких-то? Да, до известной степени, конечно. Но ещё раз повторяю, вся задача за полтора года выполнена была. Дальше у этого резерва просто не было, у этого диалога, у этого дуэта просто не осталось ресурса. Он ещё, если бы война закончилась раньше, за год, ну и аминь, как говорится. Ну а что? А если она 10 лет будет, про я что, обречён что ли с ним сидеть в дуэте? Ну а что, может вы, как это, Лёлик и Болик, всё время там есть и другие примеры, так сказать, нас чуть ли не сводили в пару. Но я хочу сказать: "Вы знаете, у меня другие планы на жизнь, и точно не с Боликом". Как вы воспринимаете его сегодняшнюю повестку и риторику, что он идёт против руководства Украины и вообще что-то начал какие-то про путинские речи? Да, я знал, что это будет. Конечно, я знал, что он пойдёт против. Какие-то вещи даже для меня дикими выглядят. Да, когда он, например, заявил, что нам вместе с Путиным надо подать иск к Западу. Понятно, что это контекстуально интерпретировать. Ну что это за политик, что это за блогер, слова которого интерпретируют? Так что он должен раз за разом оправдываться. И поэтому я полагаю, что он идёт по своей какой-то там, я не знаю, линии. Эта линия абсолютно перпендикулярна линии общественного мнения в Украине. Он, кстати, ну а что вдруг случилось? Почему человек взял и просто на противоположное своё мнение поменял? Дело в том, что он в жизни так уже делал. Он уже не раз менял эти убеждения, двигался в одну сторону, потом разворачивался, двигался обратно. Если вы посмотрите на его биографию, с ним бывало. Но мне казалось, война — это такой острый момент, такая фаза, где это непозволительно. Но потом всё закончится, потом делай это. А он вот почему-то решил. Я не берусь судить, так сказать, тут чёрти что говорят, я не присоединяюсь к разговору, он агент там ФСБ и так далее. Нет, я так не считаю. Но то, что этот человек в этом смысле не последователь публично. Но получается так, он сейчас набирает свои политические очки или теряет? Нет, он все потерял в Украине абсолютно. Понимаете, иногда, Илю, что он как блогер конвертирует эти зрительские симпатии или там зрительское внимание в голоса поддержки политической. А это вообще не так. Блогерство не конвертируется. Ну вот в чистом виде, впрямую на политическую поддержку этого нет нигде ни у кого, ни у меня, ни там у других политических блогеров. Это не равно твоей поддержки среди избирателей. Ну просто в России, не свободных выборах, это узрите. В Украине это имеет значение. Но я убеждён, что вот то, что ему там приписывают, не больше 1% поддержки, даже меньше, сейчас уже 0,8. Я думаю, это очень комплементарная цифра. Я думаю, реально ещё меньше. Падает ли популярность Зеленского? Я бы сказал, что, конечно, если говорить о цифрах, о рейтингах, то я не думаю, что это существенное изменение. Но, скажем так, чем дольше война длится, тем больше сосредотачивается на Зеленском ответственность за то, что происходит. Вообще, даже к чему он не имеет отношения. То, за что прощали, то, на что закрывали глаза, конечно, будут ему всё больше предъявлять. Ну, например, коррупция. Он сам, естественно, не является её частью, но где-то там что-то происходит. Ответственность будет теперь ещё с ун. Говорят, что там ещё больше, что всё разворовывают. Основание под этим есть, потому что коррупция в Украине — это как национальный спорт. Я, кстати, не преувеличивал. По сравнению с Россией, в России это даже масштабнее. Воруют всё. Мы говорим с убытков, но в Украине болезни. Россию к этому относится как, знаете, так, ну что дела. Без этого же вообще ничего не будет работать. Всю мою жизнь это сопровождает. Не подмажешь — не поедешь. В Украине более болезненно, а денег стало больше за счёт помощи Запада, наверное, соблазнов больше. А я бы сказал, что вопросы коррупции не первостепенные. Вопросы войны, мира, гибели людей, положения на фронте более важны. Но то, что с этим люди хотят разбираться по окончании войны, после войны — это точно. И Запад будет разбираться. И, понимаете, как нельзя будет уклониться, сказать: "Ой, вы знаете, это не я, там это не про меня". Мне кажется, что у Зеленского представление об этом есть. Он это всё осознаёт. Вот, но то, что ему не удалось справиться с коррупцией — это факт. **Легион Свободы России.** Вы с ним как-то связаны? Да, что? Каким образом? Ну, во-первых, я там много раз выступал, связан с командованием Легиона Свободы России. Я, так сказать, поддерживал их информационно и всяким другим образом. Давайте расскажем, что это за Легион такой. Чем он занимается? Это военное подразделение в составе ВСУ, состоящее из россиян. Это очень небольшое численное соединение. Это несколько сот человек. В основном это были те россияне, которые с чего года переехали, граждане Российской Федерации на территории Украины. Но были и за эти 2 года приехавшие из самой России. Такие тоже есть. С этими курсантами встречался несколько раз. Это люди, переехавшие из России, прошедшие фильтры, проверки в составе этого легиона, участвующие в боевых действиях на стороне Украины по линии вдоль всей линии фронта. Ну, эти люди там просто по духу своему. Или им тоже платят деньги украинская сторона? Я не знаю как. Нет, конечно, это идейные люди, потому что, знаете, ни за какие деньги не поедешь с риском быть убитым, да, погибнуть. Деньги платятся, как всем, но это небольшие деньги. Это не такие даже деньги, которые платятся военнослужащим ВСУ. Я думаю, это меньшие деньги. Но повторяю, не за деньги, всё-таки можно, знаете, в Европе гораздо больше денег заработать, не отправляясь на войну в Украину. Поверьте мне. Что за идейные люди, которые идут воевать и стрелять в своих же? Во-первых, мы их всех знаем. Так или не примет власть в России Путина и войну. И таких немало, даже по оценкам. Они же не на Путина идут, они идут на простых ребят, которых также мобилизовали. А вот значит, идейно это люди, которые убеждены, что войну можно прекратить войной. То есть они не из тех, кто будет стоять просто плакатами, убеждать вот этих других ребят не воевать. Это первое. То есть для этого нужно и внутренне иметь чувство готовности взять в руки оружие и воевать. Во-вторых, что касается вот этой внутренней нравственной дилеммы против своих — это вечная история. Вообще вечная, начиная там от Мазепы и заканчивая РОА в период Гражданской войны и там по революционным периодам, когда свой на своего шёл. Можно ли это считать родом Гражданской войны? Отчасти, если Гражданская война в России, то тоже свой на своего пойдёт, свой своего убивать. Будет сама Москва попала в идеологическую ловушку. Они же говорят: "Украинцы — это же те же русские, но только плохие". Да, и что, Украине — гражданская война, ребята дорогие. Так а что вы тогда? А значит, против вас воюют совершенно законным образом свои же против своих. И в этом нет ничего, дающего называть их мезо-патриотами. Да, мезо-патриотизм — это обратный патриотизм, так сказать, пренебрежение. А Отечеством нет. Ну, они же воюют прежде всего и стреляют в своих. Так же самое делают российские военнослужащие, стреляя тоже в своих. По логике того, что говорит Кремль, свой против своего, брат против брата. Поэтому, ну знаете, если бы инопланетяне прилетели — это одно. Но здесь вы же говорите, что украинцы — это недоделанные русские. Поэтому вы сами дали основание. Это вынужденная мера. Потому что эти подразделения не приезжали из Подмосковья или там Ростовской области. Всё-таки они находились на территории суверенной Украины. А вот российские войска посланы, причём посланы принудительно на то, чтобы захватывать соседние пределы. И поэтому, знаете, на войне тут либо ты, либо тебя. Тут нужно принять правила игры. А потом, знаете, Лени, вообще немцев, я не знаю, как это, немец Марл, а стал основателем советского государства. Лежит, зале поживает. Так что победитель определяет, кто прав, кто виноват, кто предатель, а кто патриот. Вот если Путин проиграет, вот эти люди будут героями около кремлёвской стены, их похоронят. Эти люди верят, что они победят. Слушайте, что говорят: "Дойдём до Москвы". А вам-то зачем заниматься этим легионом? Нет, оказывать информационную поддержку. Меня за это, кстати, и преследуют. Ну, я имею в виду, вот эти дела. Там написано, что я там был на линии боевого соприкосновения, неоднократно взаимодействовал с Легионом Свободы России. А я считаю, что режим в России свернётся только вооружённым путём. Я не верю ни в какие выборы, ни в какие мирные протесты, не верю и всё. И поэтому считаю, что прообразом той силы, которая справится с нынешней властью в России, будет какая-то военная сила. Легион — это инструмент в решении этой главной задачи. Как только в России полыхнёт гражданская война, и если в ней будет принимать участие Легион Свободы России, я к ним присоединюсь. **У вас в России есть близкие?** Остались у меня близкие в России. И вы, несмотря на это, вы не как бы говорите о том, что надо идти туда с оружием. Э, как говорил Солженицын, когда грозили убить его детей, он сказал: "Ешьте, людоеды, попадал СТ дубом". Ну, в другой редакции. Всё будет по правилам, определённым. Вы вас, поэтому это идейная борьба. Если её готовы опрокинуть в такое, чтобы расправляться с близкими. Ну, власть мы русскую знаем исторически. ЧР, что она делала. Ну, хорошо, тогда и ответ будет соответствующий. Давайте уж так. А если я всё время буду оглядываться на ВС, на свете, а кто-то оглядывается на квартиры? Понимаете, вот я на агента ставлю. Я уже тут цитировал Бунина, который говорил, что телеграмму, где помещик послал, значит, Кристиану: "Забирайте, жгите усадьбу, всё оставьте берёзку, чтобы лозой вас хлестать, и одну ёлку, где я вас повешу. Всё, заберите, не жалко". Ну что, родных тоже не жалко? Бессмысленно об этом рассуждать, понимаете? Они здесь могут их убить. А что мы можем изменить? То есть мы должны опять начать играть по правилам этой власти. Она вечно нас будет держать на этом крючке, вечно нами вертеть. И я всё время должен по этому поводу идти против своих убеждений, правильно? То есть идти против своих взглядов. Но я так делать не буду. Нужно когда-то принять волевое решение, нужно окончательно согласиться с тем, что средства употреблены для того, чтобы изменить это положение. А там, глядишь, может, и власть одумается. Вот умрёт Путин, а другие скажут: "А зачем нам это всё надо? Может, не будем так делать?" **Можете ли вы как-то оценить сегодняшнее положение дела в Украине?** Всё ли так, как нам рассказывают в плане того, что там уже полное разочарование и вот как бы всё идёт к неспаданию Украины? Усталость от войны? Есть нелепо говорить о том, что её нет. Гибнут люди, мобилизация, те погибли, одни сыновья ушёл, там муж, там ещё что-то. Это безусловно, конечно, сказывается. Сказывается и очень чувствительно на ситуации, на атмосфере. Но ещё раз повторяю, что они-то в безвыходном положении. То есть понимание того, что ты можешь устать, тебя всё может раздражать, ты можешь ощущать ужас обстрелов, дано деваться некуда. И вот это безвыходное, с одной стороны, казалось бы, она такая чувство энтропии. А что делать? А куда деваться? Она, тем не менее, в общем, мобилизует сильнее. То есть люди находят в себе новые силы для того, чтобы не поддаваться унынию. Что-то военное, воен в окопе, ему воевать и умирать. А вот люди, которые в Киеве, да, периодически подвергаются бомбёжкам, ракетным обстрелам и так далее. Ну, казалось бы, они-то могут себе позволить психоз такой откровенный. Да, а мы-то что же? Вот пошёл в садик на работу, и бам, ракета. Но тем не менее этого не происходит. То есть привычка ли это или же это так дух себя проявляет? Но люди же бунтуют. Дежа за собственную веру. Вот что это — ВС закончится, морок закончится, что Украина останется. Это их держит. Вот это есть минутка. А, кстати, по поводу чеченской компании. Вы можете сравнить ту компанию, на которую вы проезжали, с гуманитарной миссией, если можно так сказать, дипломатической методы войны тогда России и сегодня? Они одинаковые или... А, да, они в принципе, к сожалению, одинаковые. Разницы я не вижу. Масштаб другой. Там всё-таки это был локальный масштаб. Я вот помню, мы приехали, это было горное село. Со мной были журналисты, естественно, стали фотографии. И обстрел начался. Ну, авиационный налёт, точнее. И падает бомбы штуки три или четыре, просто сбросили в пустую. Эти бомбы, причём одни вообще куда-то в поле, вторая убивает корову. Я подхожу, мы подходим, снимаем убитую корову. Разъясни, забрасывали эти бомбы, какой-то село, то борзо, где это? Что это? Ну, где-то конец января, начало февраля девяносто пятого года. Абсолютно бессмысленно и так далее. А здесь, представьте, на порядок увеличенный масштаб этого всего бессмысленности и так далее. Ну, хорошо, там были времена ещё Советское наследство удерживать Чечню, чтобы не дать повод другим и так далее. А тут прошло уже 30 с лишним лет с момента независимости Украины и затеять Восточноевропейскую войну. То есть вот получается, что прогресса в сознании, во всяком случае, ладно, власти, людей-то не произошло никакого. Воюют. Вот именно что насилием, страхом заставить, согнуть, подчинить. Вот такое, по-моему, это осталось. В Чечне стреляли по мир, масштабах меньше, поэтому погибло, наверное, меньше. Но крови лилось сопоставимо. Что были за дипломатические миссии в Чечню? Зачем вам это было нужно в своё время? Они не дипломатические были. Это скорее творческие миссии, мирово. Да, скорее, потому что, ну, это было ведь в период моего депутатства. Я был депутатом Государственной Думы. Это первая Государственная Дума была короткая, девяносто третьего, девяносто пятого годов. Ну, до января девяносто шестого я стоял во фракции "Выбор России". Дело в том, что предпосылкой к тому была позиция фракции. Это точно. Она была в общем антивоенная в целом. Но у меня избиратели были из Самарской области, родом из Самары, из Вого полка, из Черноречья. Это Самарская область, часть стояла с 34 декабря на января. Они взяли по этой знаменитой рему прок Хру. И очень многие погибли. По тем временам колоссальное количество, сотни людей погибло, колоссально тогда считалось. Вот и оказались в плену списки. Мне дали военнослужащих изго полка, которые оказались в плену чеченской страны. Ну и как бы избиратели, нали, кабинет: "Помогите". А какой е Риа? Я поехал первый раз и начал договариваться об освобождении этих людей. И тогда ещё это было возможно просто освободить без всякого обмена. И так, да, этого не было. Депутат. И только во вторую пок, к концу января снова поехал. Мне отдали военнослужащего Масхадова. Отдаде его фамилия, его мать ждала в ни Вок. Президент и медпомощь оказали. Да, с пытали, издевались. Ещё раз, Прити, передам непосредственно вашей матери. При випи раз, что это была за встреча? По-моему, был молчаливый человек, в общем, больше слушал. Он такой был советский офицер. Мы обсуждали войну, мы обсуждали пленных и так далее. Я бы сказал, что более интересный был разговор с сербами. Это в первую поездку я встречался, он был вице-президентом. Мы много раз кавказских вонах, е МСТ. Интересный разговор. Такой больше познавательный. Вот Масхадов был очень практический человек в этом смысле, и он меня там накормил обедом, какой-то рис ели. Ино, что кавказских вон говорит: "Вы со своим русским миром, извините меня". Он не обвинял, он как раз считал, что вот есть верхушка руководства российского, которая предприняла эту безумную затею, никому не нужную, что чеченский народ впервые там за несколько веков получил возможность избавиться от власти Москвы, зависимости. Ну, такие, в общем, бо лозунгами он разговаривал. А зачем они вообще с вами разговаривали? У вас есть... Вы знаете, это был начальный период войны. Они ещё как-то считали, что, ну вот депутаты — это ж экзотика. Ну, ни с того ни с сего какие-то депутаты ездят, там война идёт, тут рядом всё рвётся, значит, обстрелы идут, там из градов тогда сильно полили. А его какие-то депутаты с удостоверениями. Но я не бы как вы просто взяли и приехали. Или это так же, как с Украины сейчас дела? Звони, там было проще, потому что хаос был невероятный. Хаос был невероятный. Я ездил не один, со мной была группа журналистов, и сопровождающий был человек из пресс-центра в Ингушетии. Там все сидели. Вот и оттуда катались. Вот ездили небольшое расстояние от Ингушетии, от Назрани до Грозного. То есть вы там не ночевали, вы проезжали? Нет, нет, мне пришлось ночевать. В первую поездку я два раза переночевал. Это было в Очко Мартане, одна ночь, по-моему. Ну, там они принимали знакомые все, родственники, знаете, приехали. А вот здесь можно переночевать, там переночевать. А второй раз я в нескольких местах жил. Да, в Грозном жил. Я жил там, в одном из сёл, когда мы ездили за военнослужащего. Это было родовое село, как Хадо, попроси. Мы переночевали дальних там каких-то родственников, там что-то такое, совсем дальних. Вот это недалеко от Грозного. Всё, естественно. А вот то видео, которое вы выкладываете, вы там в шапке, в таком, вы что-то всё ходите, там стреляют, здесь собака мёртвая. Там это был самый центр Грозного. Это минули. Это был фильм, потом его ры запис ф просто по Доро см ли снимали. ВС подряд немножко так это. ВС бы, да, экзотические, но просто хаоса очень много было. Я вот, например, ехал, последний пост был, и мне офицер подошёл на обратном уже пути. Причём МЧС ездил постоянно, курсива МЧС ингушский. Ино, сни колон спрашивает: "Ну вот депутат, ну там что в Грозном? Они уже все сдались, там всё кончилось, уже". А он какой-то там, не знаю, старший лейтенант, что-то такое. А кто тебе это сказал? Ну, нам сказало руководство, что недели они все сдадутся, и мы домой поедем. Так что хаос был невероятный. Информации было мало. В этом смысле Украина в нынешнем виде, конечно, полноценное государство. Всё очень дисциплинированно, очень всё грамотно построено. Полноценная армия и воюет очень-очень профессионально. **Как этот военнопленный? Вы с ним общаетесь?** Нет, я с ним общаюсь. Он остался в Самарской области, он, по-моему, там живёт. Он куда-то закончил, железнодорожный, то ли техникум, то ли что-то. Но девяностые годы, по-моему, женился. А это татарская семья из Больших Глушиц. У него мать русская была, отец татарин. Как сложилась его судьба? Даже не знаю, ки мадеева ли это было. Это было нормально, там счёт шл общее число пленных было там несколько десятков на тот момент. И это было нормально. Нет, ну я сделал то, что мог. Я бы с радостью сделал больше, но что было, то было. Тут как бы, знаете, что делать. Он был раненый, его привезли. У него были прострелы ноги. Вот в период движения колонны с на, он так еле ходил, так с палкой. Ну, доехали, всё поместили в военный госпиталь, и он благополучно вылечился. Ну, такой незаметный паренёк. Ну, тогда-то вам было страшно или опять нет? Вы уже опять тёртый калач? Ну, как-то, знаете, как-то я... Ну, не знаю. Я, понимаете, отличаю человеческий страх, когда рвутся снаряды, там что-то такое рядом прилетают, где-то недалеко, 200 метров. Это да, у каждого человека сжимается всё, подпрыгивает внутренние органы. Это чувство абсолютно у всех. Это физиология. А так, чтобы как-то бояться что-то, особенно? Нет, не помню такого. Не помню. **Ваша первая война — боснийская. Так, туда-то вы поехали?** Ну, это вот как раз больше, это вки больше такое, я бы сказал, наследство бурного времени. То есть это точно было не так, чтобы сильно осознано. Я бы не преувеличивал этой степени. Ну, как-то с ребятами ВС поехали. Ну, я состоял в политическом движении, антисоветская организация, Народно-трудовой союз, эмигрантская организация. Так, дети белых эмигрантов, роса. Очень многие были из роса, российского обще воинского Союза. И к тому моменту это была главная антисоветская организация за рубежом. Она усилила сильно свои позиции после Второй Мировой войны. И по линии этой организации, да, я оказался. Ну, я был радикальным антикоммунистическим объединением. Это такая биография у меня. Я вот был антикоммунистом, зав таким советчиком. Я стал студентом университета. До этого я уже как бы стоял там в ряде организаций. Ну, такая бурная молодость была. Такое вот, знаете, такая... Ну, вы были антикоммунистом, антисоветчиком. И чего вы собирались делать в этой организации? Там были какие-то такие революции? Да, конечно. То есть вы были даже руководителем в местной ячейке? Да, потом я даже Павловской организацию возглавлял. Да, да, это были ячейки по всей стране. Это не то, что была какая-то отдельная организация. Это центры были большие в Москве, в Казани, в Питере. Как это выглядело? Вы раз в день, неделю собираетесь и собрание, проте? Как свернуть советскую власть? Ну, митинг, пикеты, всякие такие политические тусовки какие-то. То есть вот приветствовал идейность такая, вот иде свержение Коммунистической власти, чтобы её не было. Какими путями? Ну, разными. Тода настроения бы тоже доста. Радика сложилось к августу девяносто первого года. Все уже понимали, к чему-то такому идёт. Вот когда говорят, что "Ой, как неожиданно путь случился", нет, ничего подобного. Ничего. Меня в этот момент уже преследовали местное КГБ. Вот у нас прошла серия митингов и демонстраций, пикетов за свержение вооружённым путём. И они за мной пришли прямо 19 августа. Я уже сбежал в Москву. Я понял, что керосином пахнет. Мы пром митинг. Я сбежал в Москву. А оружие вы где брали? Нет, все отдавали себе отчёт, что оружие есть на складах государственных. И при определённом складывании обстоятельств, безусловно, все считали, что оружие возьмут именно с государственных ресурсов. Государственных. А вы с митингами выходили с желанием показать, что вы готовы? Ну, хорошо. Вот давайте, смотрите. В новые времена, чтобы было понятно. Вот пример: 24 июня 2023 года Пригожин в составе, ну там около, говорят, может быть, 3000 человек в колонне двигались на Москву. Представим себе, что вот конкретно в Ступино завязались бы бои. Я думаю, там и дальше бы они доехали. Доехали бы, там бы уже начали останавливать какие-то перестрелки, начались. Ну, не представляю. Но в условиях этого хаоса вдруг откуда ни возьмись появились и такие и ские, и оружие можно ть повезти за большие деньги. Можно пить. И в России в нынешней, поверьте мне, если дойдет до резкого, вы удивитесь, откуда появится такое. Тонны грузовиков с оружием за небольшие деньги. Тонны оружия появится из ниоткуда, потому что просто заплатят деньги. Вот и всё. Мне лично, Егор. Знаете, портрет моральный вот этого персонажа... У меня нет ни единого сомнения сомневаться в достоверности слов его сестры, о чём я всегда и говорил. Естественно, я со свечкой не стоял, но вот как-то сестре его, зная вот этого персонажа, я верю. Вот я лично я верю. А если кому-то не верит, он был агентурным фигурой, это не секрет. И сейчас Осе украинскими органами власти у него несколько дел в СБУ за измену родине, у него госизмена, статья, да, и за связь со спецслужбами с российскими. Ну, в частности, он организовывал разговоры с военнопленными украинскими уже после начала войны и занимался даже торговлей там всякими вещами, связанными с этим. На это доказательства у вас есть? Это уже не слова, это да, есть уголовное дело, возбужденное СБУ, поэтому любого можно адресовать в Интернет и всё это прочитать в деталях. Там даже опубликовано постановление о его привлечении в качестве такового лица. А что касается педофилии, вы понимаете, я же не уклоняющимся и не буду его менять ни в чём угоду. А уж так сказать, что-то доказывать, не доказывать — дела минувших дней. Вот жизнь сама распорядилась должным образом: лишили статуса беженца в Литве, он скрывается в Испании, он преследуется уголовным законом в Украине, и надеюсь, рано или поздно до него, как говорится, доберутся и его привлекут к ответственности. Статус адвокатского меня лишили не из-за него, вот чтобы это было понятно. Это всего лишь предлог, который использовался спецслужбами российскими для того, чтобы избавиться от адвоката Фейгина. Но они не могли его, вот откровенно, как вот сейчас, они уже расслабились и начали меня уже обвинять по политическим статьям. А до последнего момента, до какого-то вот, может быть, года двадцатого, там была установка во второй службе ФСБ: "Давайте из Фейгина не будем делать политическую фигуру, а будем его изображать мудаком". Угу, ну он такой, он со всеми ссорится, он резкий в высказываниях, он вообще не адвокат, он какой-то не юрист. Давайте будем изображать его, что он вот ссорится вот с таким же, как он, понимаете? И эта установка работала, надо честно сказать, она работала, потому что демпинг определённо достигал своего эффекта. Говорили, что это какой-то там скандальный адвокат, ещё что-то. Но в какой-то момент вот война, это во многом, война это всё перечеркнуло, потому что то, что вот дуэт с Арестовичем или мой блог или мои некоторые политические инициативы вдруг стало всем понятно, что то, что говорилось обо мне и то, как пытались меня репрезентировать, со мной, а выяснилось, что это всё туфта полная. И поэтому они перестали уже рефлексировать и формально меня лишали за высказывание трёхкратное в Твиттере, обсценная лексика, использование нецензурные высказывания. — Марк, а вам кажется, в стране здорового человека... — Давайте, да, давайте. А в стране здорового человека политический адвокат может использовать оценю там лексику громко так ругаться, а называть человека педофилом, не имея доказательств материальных? В стране здорового человека вот адвокат может так поступать? — А вы где эту страну здорового человека-то увидели? — Мечтаю в стране здорового человека. Конечно, нет, ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах. Да вы что, это вообще недопустимая вещь. Я пытаюсь понять, что вы осуждаете своё поведение, что адвокат себя так вести не должен? — Нет, именно так он себя должен вести, потому что так он... Я именно в той стране нездоровой, в которой мы живём и находимся. А блогеры себе в принципе позволяют больше, чем позволяет любой другой. Это как, знаете, вот вы на войне находитесь, и вдруг прилетает снаряд, и вы говорите: "Ой, как неудачно всё получилось, господа". Да, такое вот, знаете, недоразумение, такой реприманд от наших противников из того окопа прилетел. Нет, там совсем другие слова звучат. Вы удивитесь, на войне можно... — Погодите, а страна, где вы здорового человека нашли? — Её наша страна хуже, чем окоп. Россия, и поэтому выбирать выражение в ней... Ну, это вести себя так, как будто вы на пляже во фраке, в тройке, понимаете? Так не бывает. Вы должны соответствовать. К сожалению, мы живём в таких обстоятельствах. Находится в таких... По-другому до людей не доходит, по-другому люди не воспринимают. И не обманывайте себя, это так устроена жизнь. Не я её так устроил, к сожалению. Но если вы спросите, как я общаюсь с людьми, вот в обычном общении, я никогда не употребляю подобных выражений, никогда с ними так не... После этого вы говорите, что в стране, где вы дипломатию это видели? Так вот, я хочу увидеть. А всё начинается вот с ня сст местами, понимаете? А это неправильно, потому что вот изменится обстоятельства, изменится материальная среда. Это старый спор, а среда формирует человека. — Ну, конечно, формирует. То мы изменим ваш знакомый в одном из текстов журналистских, когда выработали по делу "Пусси Райот", характеризовал вас интеллектуальным гопником, имея в виду конфликтность. Вы согласны с этим определением? — Это я придумал, это определение, оно ироничное. — Села рзу это сказал Сева, повторил за мной. — ГОСТ это самозащиты. Ну и как бы защита в целом, да. То есть ты не можешь вести себя... Вот представляете, вас поместили в ЧВК Вар, и вы продолжаете с ними раз... Как я приблизительно вам рассказал, как в окопе общаются. — Как? — Если бы люди, которые испытывают некоторое эе нее к Тото, ует какие-то недопустимые общественные выражения, лег прибегает так и тут. Поэтому, к сожалению, это вынужденное состояние. Интеллектуальное гопничество на воздействие на тебя со стороны власти и общества в целом, потому что общественное настроение-то оно немногим лучше, чем власти. Вы посмотрите на русского обывателя, знаете, как говорил Достоевский, даже часто его там цитируют в работе "Русской идеи": "О горит русский, хороший человек только в потенциале". А реально действительность... Ой, какая, понимаете? Поэтому соответствовать надо. — Нельзя уйти незамеченным, нельзя уйти, не оставив следа. Это какое-то плебейское чувство. Ну, такое, знаете, сегодня ем, пью, там, хожу в туалет, и этим всё должно ограничиться? Только в качестве вот этого приёма и выхода? Нет, нет. Мне важно, какая по мне память останется. — А вы больше хотите улицу имени себя в России или в Украине? — Я бы хотел больше, конечно, в России, но скорее всего будет в Украине. Спасибо.

Назад

Залогинтесь, что бы оставить свой комментарий